Из двух зол выбирают меньшее что это значит: Что значит из двух зол выбирают меньшее

содержание, критерии, условия применения. Дискуссия

А.В.Прокофьев. Идея меньшего зла: содержание, критерии, условия применения. Дискуссия

Теоретический семинар

Сектора этики Института философии РАН

А.В.Прокофьев

Понятие меньшего зла:
содержание, критерии, условия применения

Доклад А.В.Прокофьева
Обсуждение доклада

В феврале 2008 года в Секторе этики Института философии РАН прошло обсуждение доклада А.В.Прокофьева «Понятие меньшего зла: содержание, критерии, условия применения». Публикуем материалы этого обсуждения, в котором приняли участие:

Апресян Рубен Грантович – доктор философских наук, профессор, заведующий Сектором этики Института философия РАН.
Артемьева Ольга Владимировна – кандидат философских наук, научный сотрудник Сектора этики Института философия РАН.
Гаджикурбанов Аслан Гусаевич – кандидат философских наук, доцент кафедры этики МГУ им.

М.В.Ломоносова.
Гаджикурбанова Полина Аслановна – кандидат философских наук, научный сотрудник Сектора этики Института философия РАН.
Клюзова Мария Львовна – докторант Сектора этики Института философии РАН, доцент кафедры философии и культурологии, Тульского Государственного педагогического университета.
Максимов Леонид Владимирович – доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник Сектора этики Института философии РАН.
Прокофьев Андрей Вячеславович – доктор философский наук, и.о. профессора кафедры этики Философского факультета МГУ им. Ломоносова.

Щербина А.И. – стажер Института философии РАН.

Доклад А.В.Прокофьева

«Выбрать меньшее из двух зол…» Именно так мы характеризуем очень широкий ряд решений, требующих соотнесения самых разных жизненных потерь и приобретений. И в живом нравственном опыте, и в этической мысли сочетание слов «меньшее зло» часто используется всего лишь как фигура речи без определенного нормативного содержания. Любое неудобство, предпочтительное в сравнении с иным потенциальным неудобством, легко попадает в данную рубрику. Однако следует учитывать, что такое словоупотребление построено на основе предельно широкого понимания зла и неотрефлексированности факторов, которые делают его меньшим. Попытка уточнить значение слова и задуматься над критериями сравнения неизбежно ведет к пониманию того, что формула «выбор меньшего зла» указывает на совершенно специфическую логику принятия решений, которая в рамках морального сознания является спорной, а если спор разрешается в пользу ее допустимости, то трагической.

Если под злом понимать намеренное нарушение запрета на причинение ущерба другому человеку или системе кооперативных и доверительных отношений между людьми, то за формулировкой «меньшее зло» стоит не просто выбор между ситуациями, включающими разномасштабные потери и приобретения, а вынужденный выбор между двумя запрещенными моралью линиями поведения. Основной исследовательской задачей в этой связи является прояснение нормативного содержания логики меньшего зла и обоснование ее допустимости в рамках морального мышления. Теперь, уже понимая, что это не удалось мне в полной мере, я попытаюсь хотя бы наметить некоторые подходы к ее решению.

Возможные общие формулировки

Логика меньшего зла противостоит ригористическому абсолютизму в моральной теории и в нравственном сознании, то есть такой позиции, которая придает безусловное значение не только общей аксиологической установке морали, но и некоторым ее нормативным конкретизациям. Среди основных проявлений подобного абсолютизма: негативная деонтология, настаивающая на безусловном значении запретов на насилие и ложь, и этика прав человека, рассматривающая соблюдение каждого отдельно взятого права каждого отдельно взятого его обладателя в качестве безусловной обязанности. Отсюда следуют две формулировки, характеризующих логику меньшего зла. Одна отражает ее противостояние с негативной деонтологией ненасилия и «не лжи», другая – с абсолютистской этикой прав человека.

В первом случае:

При определенных условиях морально санкционированными (то есть допустимыми или даже вмененными к совершению) могут быть те действия, которые противоречат тем или иным нравственным запретам, однако, совершение которых в конкретной ситуации позволяет предотвратить значительно более масштабное нарушение тех же (или иных) нравственных запретов.

Во втором случае:

При определенных условиях морально санкционированными (то есть допустимыми или даже обязательными к совершению) могут быть те действия, которые нарушают право одного или нескольких человек ради значительного сокращения количества нарушений того же самого права или иных прав либо ради предотвращения существенного роста подобных нарушений.

Последняя формулировка в целом соответствует тому явлению, которое впервые подверг систематической критике Р.Нозик и которое в современной этике обозначается как «утилитаризм прав». Для первой формулировки можно было бы ввести по аналогии понятие «утилитаризм исполнения запретов». Однако дальнейший анализ логики меньшего зла покажет, что за этим понятием стоит гораздо более сложный и нюансированный тип рассуждения. В соответствии с этим возникнут существенные уточнения исходных формулировок.

Для того чтобы создать целостное представление о принятии решений на основе логики меньшего зла необходимо разобраться с двумя предварительными вопросами. Вопросом о типичных случаях ее применения и вопросом о критериях ранжирования зла.

Типичные случаи

Если отталкиваться от определения, связанного с запретами, то типичные случаи делятся на связанные запретом на ложь и с запретом на насилие (то есть на принуждение различного рода и на физическую или психологическую деструкцию). В первом случае можно вести речь о лжи, которая предохраняет вводимого в заблуждение человека от психологических и физических потерь, связанных с предъявлением истины, а также о превентивной лжи, которая устраняет угрозу причинения значительного ущерба самому вынужденному лгать индивиду или другим людям. Во втором случае присутствует более разветвленная классификация. Она включает:

случаи самообороны и защиты других, сопряженные с причинением ущерба и даже смертью агрессора,

случаи наказания агрессора после того, как агрессия (или иное виновное причинение ущерба) уже завершились,
случаи причинения ущерба третьим лицам ради предотвращения более значительного ущерба обществу в целом или отдельным его представителям,
случаи создания риска причинения ущерба заранее неопределенному, но ограниченному кругу лиц ради предотвращения более значительного ущерба обществу в целом или отдельным его представителям

Предварительный анализ специфики типичных случаев

Проблематичными с этической точки зрения могут быть все четыре перечисленных случая. Для этики ненасилия, например, даже силовая защита другого человека от чьих-либо агрессивных действий выступает как морально недопустимое деяние. Однако в своей оценке этой ситуации этика ненасилия остается в абсолютном меньшинстве среди других рефлексивных этических позиций. Ее рекомендации выглядят крайне экзотично для носителя обыденного нравственного сознания, в котором глубоко укоренено убеждение, что нарушитель определенного запрета полностью или частично исключается из-под его действия, а нарушитель определенного права полностью или частично поражается в правах. Это ослабление нравственных ограничений рассматривается как необходимое условие для эффективного противостояния активному, атакующему злу. Мера подобного ослабления максимальна в случае отражения и нейтрализации агрессии и существенно снижается в случае наказания, поскольку здесь уже невозможно предотвратить ущерб жертве злодея, а все прочие резоны, связанные с заслуженным воздаянием или обращенным в будущее сдерживанием, имеют меньший нравственный вес. Поэтому, например, допустимость причинения смерти агрессору в ходе самообороны или защиты другого не влечет за собой автоматически допустимость смертной казни.

Существенно, что этика ненасилия перестает быть единственной противницей применения логики меньшего зла в этих двух типичных случаях, когда речь заходит о причинении агрессору особых, специфических видов ущерба, тех, которые могут рассматриваться в качестве недопустимых даже по отношению к нарушителю фундаментальных нравственных запретов. В рамках кантовской этики такие виды ущерба обозначаются как «позорные» или «бесчестящие» и строго табуируются правилами уважения. Они, следуя Канту, много «тяжелее, чем потеря жизни и состояния» (482). В рамках этики прав человека такие виды ущерба оговариваются специальным классом прав, действие которых не может быть приостановлено даже в чрезвычайных ситуациях. В тексте Европейской конвенции по защите прав и свобод человека (1950) этим статусом обладают: внесудебное лишение жизни (кроме случаев абсолютно необходимого применения силы), наказание без законного юридического процесса, содержание в рабстве и пытки (ст. 15). (http://www.hro.org/docs/ilex/coe/conv.htm)

В пределах рубрики «наказание» вряд ли найдется хоть сколько-то убедительное оправдание действий, унижающих человеческое достоинство преступника (таких, например, как пытки). А вот в рамках рубрики отражения и нейтрализации агрессии складывается иное положение. Подобные действия могут оказаться единственным эффективным средством предотвращения масштабного ущерба, то есть средством нейтрализации агрессии, когда речь идет об агрессии организованной и коллективной или же агрессии, использующей сложные технические приспособления. В этом смысле характерен знаменитый пример «бомбы замедленного действия» или – для придания ситуации более острого характера – пример ядерной бомбы замедленного действия. При определенном стечении обстоятельств причинение физического страдания участнику или организатору продолжающейся агрессии может послужить единственным способом получения спасительной для многих людей информации.

Еще большей нравственной проблематичностью обладает третий случай, предполагающий причинение ущерба третьим лицам. Под третьими лицами подразумеваются те люди, которые не вовлечены в агрессивные действия, чреватые причинением ущерба, или шире – не создают угрозы причинения ущерба. Они заведомо выпадают из-под действия принципа, смягчающего наши нравственные обязательства по отношению к нарушителю нравственных норм (то есть к злодею). Они не теряют своего права на жизнь, телесную целостность, собственность и т.д. Просто в силу обстоятельств ущерб, причиняемый им, оказывается средством предотвращения ущерба множеству других людей. Эта ситуация является крайне неоднозначной и предельно сложной для абсолютного большинства этических традиций, исключая самые прямолинейные версии утилитаризма.

Наконец последний случай, связанный с созданием и распределением рисков. Его иллюстрацией могут быть государственные программы всеобщего и обязательного вакцинирования. Какое-то количество привитых всегда гибнет или несет непоправимый ущерб здоровью в результате побочных реакций на используемые вакцины. Это количество настолько невелико, что исключение этих людей из программы вакцинирования не повлекло бы за собой серьезных угроз эпидемиологической безопасности общества. Однако отмена обязательного характера той или иной прививки могла бы привести к тому, что страх оказаться в группе пострадавших снизил бы количество вакцинированных до уровня, который уже не гарантирует обществу подобной безопасности.

С одной стороны, этот случай еще более затруднителен, чем предыдущий, поскольку здесь невозможно продемонстрировать, что ущерб именно этим людям был непременным условием предотвращения значительно большего ущерба – всеобщей эпидемиологической катастрофы. Но с другой стороны, он позволяет представить идею меньшего зла в более благоприятном свете, поскольку указывает на одну из родовых слабостей строго деонтологической позиции в этике. Абсолютизм нравственных запретов ограничивает действия, которые прямо нацелены на определенные последствия и будто бы неразрывно слиты с ними: не убий, не укради, не искалечь и т.д. Однако он слабо применим для регулирования тех действий, которые всего лишь создают вероятностные угрозы в связи с преследованием эгоистических или альтруистических целей.

Абсолютист-деонтолог мог бы либо в целом вывести эти линии поведения из-под действия запретов, либо в целом внести их в число запрещенных, сформулировав, например, следующий принцип: «не создавай своими действиями риска причинения ущерба другому человеку». Однако ни то, ни другое неприемлемо. Вывести их из числа запрещенных означало бы оправдать все случаи причинения ущерба, сопряженные с косвенным умыслом, небрежностью и неосторожностью. Наоборот, ввести в число запрещенных означало бы сформулировать абсолютно невыполнимую норму, поскольку предвидимый риск ущерба для заранее неопределенного круга людей присутствует едва ли не во всех проявлениях человеческой активности. Значит, граница между запрещенным и разрешенным должна будет пройти по какой-то степени создаваемого риска, которая будет считаться приемлемой с моральной точки зрения. Убийцей в этом случае будет только тот, кто намеренно создал риск, превышающий предельно допустимый. При определении этой степени абсолютист-деонтолог перестает быть и деонтологом, и абсолютистом. Более того, он начинает следовать логике меньшего зла, рассуждая по формуле: лучше создать риск смерти другому человеку с вероятностью в N % (или меньше), чем допустить потери, связанные с отказом от определенного действия.

Критерии ранжирования

Само сочетание слов «меньшее зло» предполагает, что зло воспринимается как явление, подлежащее количественному измерению, что различные его проявления могут быть ранжированы в соответствии со степенью их нравственной неприемлемости. У меня нет убеждения, что это ранжирование может стать основой для строгой, алгоритмизированной логики принятия решений по образцу анализа выгод и затрат. Однако, некоторые, самые общие критерии «измерения» зла вполне могут быть выявлены. Эти критерии должны соответствовать тем факторами, которые варьируют степень нравственного осуждения деяний. Нравственное осуждение, в свою очередь, зависит от внешних эффектов действия и от внутреннего отношения действующего субъекта к их возникновению. В соответствии с этим можно говорить о внешнем и внутреннем критериях измерения зла.

Наиболее очевидным является внешний критерий. Он определяется масштабом и характером ущерба (или вреда), который с большой вероятностью может причинить какое-то действие. В этом отношении моральная оценка опирается на некую естественную иерархию типов ущерба. Потерять собственность хуже, чем потерять жизнь, понести незначительный и временный ущерб здоровью лучше, чем очутиться в непоправимо искалеченном состоянии и т.д. Соответственно, при прочих равных условиях, характеризующих внутреннюю сторону совершаемого, лишение собственности воспринимается как менее предосудительное деяние, чем лишение жизни, а нанесение легких побоев, чем причинение глубокой инвалидности. Дополнением к иерархии видов ущерба является количественный показатель. Нравственное возмущение возрастает в случае серийности причинения вреда или его причинения сразу многим людям. Зло оказывается тем большим, чем больше количество его жертв. Выбор меньшего из зол, таким образом, всегда находится на пересечении количественных и качественных показателей ущерба.

Внутренний критерий, позволяющий ранжировать различные проявления зла можно описать следующим образом: мера предосудительности деяния зависит от мотива, который привел к его совершению, и от степени намеренности действий. Наряду с иерархией типов ущерба существует иерархия мотиваций, в которой последние размещены в соответствии с мерой своей моральной злокачественности. Убийство из ревности вызывает меньшее возмущение, чем убийство из корысти, и уж точно, чем убийство из человеконенавистнических, садистических соображений. Одновременно умышленное убийство (или иное злодеяние) рассматривается как большее зло, чем убийство, совершенное по небрежности или по неосторожности.

Влияет ли внутренний критерий «измерения» зла на логику принятия решений, предполагающую выбор меньшего из зол? Для случаев с причинением вреда третьими лицам, конечно, нет. Можно представить себе набор из трех ситуаций, в которых значительный экологический ущерб может быть предотвращен только за счет разрушения чьей-то собственности или причинения вреда чьему-то здоровью. Ситуации отличаются друг от друга только причиной возникновения угрозы. Она может быть результатом террористического акта (то есть умышленно созданной), пренебрежения правилами техники безопасности (то есть возникшей вследствие небрежности или неосторожности), природной катастрофы (то есть возникшей вовсе без человеческого участия). Будет ли по-разному проходить грань морально обоснованного причинения вреда в этих трех ситуациях? Думаю, что вряд ли. Причина в том, что во всех этих ситуациях нет оснований для ослабления нравственных обязанностей по отношению к тем людям, ущерб которым рассматривается как меньшее зло.

Однако в тех случаях, где вред причиняется самому субъекту, творящему зло, внутренний критерий вполне может быть уместен. В этом отношении характерен пример наказания. И еще более интересный пример – самооборона от так называемых невиновных агрессоров и угроз. Это одна из самых болезненных точек в нормативной теории самообороны. Под невиновным агрессором понимается тот, который превращается в агрессора вследствие введения в заблуждение, психотропного воздействия или психического заболевания, а под невиновной угрозой – человек, который создает опасность чьей-то жизни из-за простого стечения обстоятельств. Для некоторых авторов сама моральная допустимость самообороны стоит в этих случаях под вопросом. Но даже те, кто не соглашаются с таким радикальным выводом, ведут речь об иных, более строгих условиях морально допустимой самообороны, если ее объектом служит невиновный агрессор или невиновная угроза. Ужесточение условий означает увеличение риска для жизни или здоровья обороняющегося и значит перед нами еще один фактор, определяющий, что есть большее, а что есть меньшее зло. И он является внутренним.

Так выглядят критерии ранжирования на самый первый взгляд. Однако в дальнейшем станет ясно, что не только ущерб и в некоторых случаях степень виновности его причинения принимаются в расчет при соотнесении большего и меньшего зла. Дополнительные факторы выявятся в ходе анализа проблем, связанных со статусом понятия «меньшее зло» в этике. В дальнейшем я попытаюсь рассмотреть две таких проблемы. У моего анализа будет комплексная цель: с одной стороны, провести апологию этого способа морального рассуждения, а с другой – дополнить его образ совершенно необходимыми штрихами.

Проблема моральной допустимости

Первая проблема сосредоточена в следующем вопросе: не является ли рассуждение, связанное с выбором меньшего зла, результатом неправомерного смещения границ морально допустимого? Чтобы ответить на него необходимо зафиксировать несколько нормативных позиций, касающихся того, где именно проходят такие границы. Для прояснения позиций я воспользуюсь иллюстративным аппаратом, сложившимся в ходе многолетнего обсуждения «проблемы трамвая». Этот аппарат относится к тем проявлениям меньшего зла, которые связаны с ущербом третьим лицам. Он предполагает анализ в чем-то параллельных, а в чем-то отличающихся друг от друга ситуаций.

Ситуация 1.

Некто Z переводит стрелку, отклоняя движущийся трамвай в сторону от тупикового туннеля, где находятся 11 человек. В случае его бездействия гибнут 11, в случае действия спасаются 11. 11 улучшили свое положение, никто не ухудшил.

Ситуация 2.

В виду невозможности из-за недостатка времени остановить два движущихся трамвая, угрожающих соответственно 10 и 1 человеку, Z останавливает только один, угрожающий 10. В случае его бездействия гибнут все – 11, в случае действия – 1. 10 улучшили свое положение, никто не ухудшил.

Ситуация 3.

Z переводит стрелку с путей, где под угрозой находятся 10 человек, туда, где под угрозой оказывается только 1. В случае его бездействия гибнут 10, в случае действия – 1. 10 улучшили свое положение, 1 – ухудшил.

Ситуация 4.

Z сбрасывает человека на рельсы, для того, чтобы падение его тела ввело в действие механизм торможения трамвая, который мог бы задавить 10 человек при своем дальнейшем движении. В случае его бездействия гибнут 10, в случае действия – 1. 10 улучшили свое положение, 1 – ухудшил.

Ситуация 5.

За счет смерти 1 из 11 человек, находящихся под угрозой, Z останавливает трамвай (например, создает короткое замыкание, которое выводит из строя электропроводку). В случае его бездействия гибнут все – 11, в случае действия – 1. 10 улучшили свое положение, никто не ухудшил (не считая небольшую разницу во времени гибели 1 человека).
В ситуациях 1 и 2 действия Z воспринимаются как несомненно допустимые, в ситуациях 3–5 – как в разной степени сомнительные. Моя задача показать, что спасение большинства в каждой из ситуаций либо в уже представленном выше виде, либо при изменении количественных параметров может попадать в область морально допустимого и обязательного к исполнению.

Итак, каковы же возможные позиции по поводу допустимости спасения большинства? И насколько они нормативно безупречны?

Первая позиция. Морально недопустимо использование человека в качестве средства. Такое использование имеет место тогда, когда в ходе принятия какого-то решения интересы разных людей рассматриваются как разные интересы одного и того же коллективного субъекта. Отношение к человеку как к средству начинается тогда, когда мы пренебрегаем «различием между личностями» (Дж.Ролз). Это означает, что по отношению к отдельным личностям Z уже в третьем примере совершил убийство, то есть использовал смерть человека для спасения других. Коррелятами (или тестирующими признаками) такого отношения являются: невозможность получить на него рациональное согласие жертвы, а также – очевидно фиксируемое нарушение неотчуждаемого индивидуального права. И то, и другое характеризует все ситуации, начиная с третьей.

Что, однако, ломает эту схему. Во-первых, при столь жестком понимании «использования» в разряд последнего попадает даже ситуация № 2: ведь Z имел возможность спасти гибнущего на одном пути человека, но почему-то предпочел спасти каждого из 10, гибнущих на другом. Раздельность личностей (или различие между ними) блокирует любые количественные калькуляции. Тогда остается только два пути уклонения от использования другого человека: бросить жребий или бездействовать. Оба пути носят контринуитивный характер. Никто из сторонников тезиса о раздельности (различии) личностей не согласился бы с ними.

Во-вторых, невозможность получения согласия жертвы не является столь уж очевидной. В ситуации 5 все 11 человек могли бы придти к согласию по поводу того, что один из них должен умереть. Конкретный выбор мог бы быть отдан на волю случая. Принимая во внимание психологические и иные трудности самоубийства, участники соглашения могли бы договориться, что убийство будет произведено одним из остающихся в живых или кем-то извне их круга.

То есть рациональное согласие всех потенциальных жертв до жеребьевки (или ex ante) вполне очевидно. Оно и придает действию характер допустимого и даже обязательного. Однако остается возможность, что согласие ex ante не повлечет за собой согласия ex post. Эта возможность сохраняет за совершаемым статус зла. И, значит, совершение таких действий должно субъективно влечь за собой переживание виновности. Другие ситуации (3 и 4) также предполагают возможность рационального согласия жертвы на определенные правила, предписывающие спасение большинства, до того, как она поймет, что обстоятельства сделали ее жертвой. Мера субъективной виновности в этих ситуациях должна быть выше, поскольку потери жертвы значительно больше (не незначительное ускорение неизбежной насильственной смерти, а переход от полной безопасности к неотвратимой гибели).

В-третьих, с точки зрения теории прав также сохраняется возможность отстоять допустимость действий Z по спасению большинства в ситуациях с 3 по 5. Неотчуждаемость прав не является простым и неразложимым понятием. Ситуация 5 показывает это наиболее очевидно: соблюдая право на жизнь одного из задействованных лиц, мы допускаем смерть их всех, включая того, чье право пытаемся соблюсти. Избежать такого вопиюще противоречивого положения позволяет только разграничение ценностей, формирующих этику прав человека. Такое разграничение попытался провести Т.Нагель. С его точки зрения, этика прав человека формируется, во-первых, ценностью реальной «соблюдаемости» прав и, во-вторых, ценностью неприкосновенности личности (или «святости» права). Они не сливаются между собой: например, общество, которое не провозглашает святости права, может добиваться гораздо большего в фактическом соблюдении прав человека на уровне итоговой статистики. Это замечание не ведет автоматически к утверждению о том, что второе общество лучше. Однако указывает на различие между ценностями и на то, что между ними должно существовать определенное оптимальное соотношение. Там, где стремление обеспечить неприкосновенность личности низводит едва ли не до нуля «соблюдаемость» прав, там оно оказывается неоправданно.

Подобное рассуждение ведет к пороговому пониманию этики прав человека (или так называемой «пороговой деонтологии»). Эта модель корректирует «утилитаризм прав», обрисованный выше, в качестве образца для рассуждения по вопросу о выборе меньшего зла. И делает это следующим образом: до порога катастрофы нельзя ради обеспечения «соблюдаемости» прав жертвовать неприкосновенностью личности («святостью» права). После порога нарушение права оказывается допустимо для предотвращения или смягчения катастрофических последствий.

Другая поправка к утилитаризму прав соответствует сказанному о возможности согласия со стороны жертвы. Несмотря на допустимость и обязательность нарушения права в определенной ситуации, это нарушение все равно остается нарушением права, то есть пренебрежением неприкосновенностью личности. Такое пренебрежение, хотя и вынужденное, влечет за собой ретроспективную моральную (а может быть и не только моральную) ответственность. Оно порождает неразложимую остаточную виновность. Б.Уильямс сформулировал эту особенность ситуаций принятия решения в пользу меньшего зла с помощью понятия «моральная цена» решения, а М.Уолцер ввел для этих целей понятие «эффект грязных рук». У последнего речь идет преимущественно о нарушении абсолютно неотчуждаемых прав – пытках в случае с бомбой замедленного действия, у первого о менее трагических ситуациях, включающих ложь и предательство союзников политиком.

Вторая позиция возникает в рамках того подхода, для которого граница морально допустимого и недопустимого проводится на основе анализа связи между волей действующего субъекта и итоговой ситуацией. Среди аксиом морали мы находим следующее утверждение: недопустимо намеренно причинять ущерб другому человеку. Это влечет за собой моральную ответственность в виде разного рода санкций. Но при этом никто не может нести ответственность за действия других лиц, а также за причинение ущерба какой-то безличной силой. Отдельным вопросом на фоне этого разграничения является статус действий, связанных не с прямым причинением ущерба, а с непредотвращением опасностей и угроз. Можно ли считать, что причиненный ущерб атрибутируется не только его непосредственному виновнику, но и тому, кто имел физическую возможность, но не предотвратил опасность? Ситуации 1–2 отчетливо демонстрируют, что можно. В случае своего бездействия Z был бы виновником смерти 11 или 10 человек соответственно. Крайне существенно и то, что в ситуации номер 2 Z не является виновником гибели одного человека, оставшегося без его помощи. Этот вывод связан с тем, что на момент действия существовало непреодолимое физическое препятствие для спасения всех, кто на тот момент находился в опасности. Смерть этого человека атрибутируется всецело случайному стечению обстоятельств.

Смысл второй позиции состоит в том, что она переносит логику, снимающую ответственность за неоказание помощи меньшинству в ситуации 2, на неоказание помощи большинству в ситуациях 3–5. Она предлагает относиться к случаям предотвращения вреда дифференцированно, в зависимости от того, включает ли оно нарушение какого-то нравственного запрета. Если более конкретно… Итоговая ситуация атрибутируется воле действующего субъекта только в тех случаях, когда предотвращение ущерба не требует нарушения нравственного запрета. В них устранение угрозы не только допустимо, но и обязательно. Однако если предотвращение ущерба сопряжено с нарушением запрета, то этот ущерб рассматривается исключительно как следствие поступков других людей или стечения обстоятельств. По сути, моральный запрет рассматривается в этом случае как аналог непреодолимого физического препятствия, блокирующего возможные действия по спасению жизней, например, как аналог пространственной удаленности, нехватки времени, недостатка физической силы и т.д. Z мог бы прокричать 10 гибнущим людям: сочувствую, но у меня нет возможности вас спасти.

Итак, бездействуя в ситуации, предполагающей возможность спасения людей, я выступаю как подлинная причина их гибели, только в том случае, если спасение не было сопряжено с нарушением нравственного запрета. И, напротив, я не выступаю в качестве такой причины, когда среди условий спасения присутствует любое по степени тяжести нарушение нравственного запрета. При радикальном уточнении, введенном Кантом, решившись нарушить запрет и не добившись при этом успеха, я оказываюсь ответственен как за произошедшее в результате моего нарушения, так и за ущерб, который мне так и не удалось предотвратить. В кантовском примере: за свою ложь и за убийство друга. Отталкиваясь от этих посылок, можно сделать вывод, что логика меньшего зла построена на основе подмены субъекта ответственности. Она заставляет рассматривать все подлежащие моему частичному физическому контролю поступки других людей (или даже все физически подконтрольные стечения обстоятельств) как мои собственные поступки. А это недопустимо.

Слабым звеном в представленном выше контраргументе против логики меньшего зла, на мой взгляд, является отождествление между перспективой нарушения запрета и непреодолимым физическим препятствием. Ведь в случае, когда препятствием для устранения угрозы служит моральный запрет, сохраняется возможность выбора линий поведения, а значит, присутствует возможность для анализа, оценки и даже критики тех мотивов и оснований, которые обуславливают нежелание субъекта пойти на нарушение запрета. Мне представляется, что подобное нежелание связано со стремлением сохранить нравственную цельность личности, возможность ретроспективно выстроить такой нарратив собственной жизни, в котором не было бы никаких расхождений между моральным идеалом и ситуативно обусловленными поступками. Это нежелание выражает особую, моноцентричную модель морального сознания, ориентированную, словами Х.Арендт, на постоянный внутренний диалог о том, смогу ли я после совершения того или иного поступка жить с самим собой – с таким преступником и злодеем. Я не хотел бы полностью дискредитировать подобную логику рассуждения. Тот, кто считает убийство неприемлемым, конечно, всем сердцем стремится к тому, чтобы никогда его не совершить. Это вполне оправданное желание.

Однако, если принять тот тезис, что высшей нравственной ценностью является благо другого человека, а не достижение индивидуальной моральной безупречности, то у стремления к наиболее полному воплощению морального идеала в отдельно взятой жизни есть свои внешние пределы и ограничения. Они связаны с неидеальностью мира, в котором мы живем. В нем нравственную цельность личности, моральную безупречность жизненного нарратива нельзя себе гарантировать даже в том случае, когда ты постоянно, искренне и всеми силами стремишься к воплощению этических принципов. Такие гарантии могут появиться только в результате искусственного усечения моральной ответственности. Приведенное выше понимание границ между моим и чужим поступком, моим поступком и стечением обстоятельств, представляет собой ни что иное, как нормативную уловку, позволяющую создать видимость того, что гарантии моральной безупречности присутствуют и в неидеальном мире.

А если не прибегать к таким уловкам, то выстраивается следующая картина. Непредотвращенные действия других людей имеют гораздо менее тесную связь с моральным субъектом, чем его прямые и непосредственные действия. Поэтому нельзя, соотнося между собой нарушение запрета, предотвращающее злодеяние, и нарушение запрета самими неостановленными злодеями, исходить исключительно из масштаба ущерба. Это утверждение сохраняет силу и для ситуаций, где потенциальный ущерб связан не со злодеянием, а с действием безличных сил. Однако в каком-то косвенном отношении ущерб от непредотвращенных угроз всегда (подчеркиваю – всегда) атрибутируется именно тому, кто его не предотвратил. Это положение сохраняется и в тех случаях, когда устранение угрозы требует нарушения нравственной нормы. Отсюда следует, что в ходе принятия решения непредотвращенный ущерб всегда необходимо соотносить с ущербом, причиняемым ради устранения опасности и в результате нарушения запрета. Естественно, что при этом они будут иметь разный вес. Косвенно причиняемый ущерб должен приниматься в расчет с серьезным понижающим коэффициентом и такое дисконтирование должно быть тем больше, чем более значительным является вынужденное нарушение запрета. Но даже в этом случае за каким-то порогом тяжесть непредотвращенного, причиняемого косвенно, дисконтированного ущерба будет больше тяжести ущерба, причиняемого прямо. Это и есть ситуация катастрофы, которую можно предотвратить только совершением меньшего зла.

В рамках того же самого общего подхода может сформироваться и несколько иная, третья нормативная позиция. Она также ориентирована на возможность или невозможность атрибутировать итоговую ситуацию воле действующего субъекта, но пользуется при этом другими критериями разграничения «моего» и «чужого». Поэтому для нее граница морально допустимого и недопустимого проходит между третьей и четвертой ситуацией.

Итак, спасение, опосредствованное нарушением запрета, недопустимо. Однако возникает вопрос, когда я нарушаю его, а когда нет? Причинные связи, возникающие между действиями человека и итоговой ситуацией, не всегда следует принимать в качестве знака того, что итоговая ситуация может быть атрибутирована его воле. Даже если он мог предвидеть наступление именно этой итоговой ситуации и был способен его не допустить. Такое положение складывается потому, что итоговая ситуация в какой-то своей части может быть сформирована не самим действием, а его побочными последствиями. В отношении возникающего в связи со своей деятельностью ущерба, деятель должен проводить разграничения между тем, что привнес в этот мир он сам и за что он ответственен в полной мере, и тем, что в качестве шлейфа его действий сформировали обстоятельства. Иными словами, нарушение запрета на причинение смерти или вреда физической целостности и здоровью имеет место только там, где такой вред был действительной целью действующего субъекта. Проблема состоит лишь в том, чтобы найти критерий, позволяющий выявить включенность негативных последствий в сам замысел действия.

Такой критерий не может быть субъективным, поскольку это привело бы к оправданию многочисленных форм нравственного бездумья, легкомыслия и недомыслия. А на уровне анализа объективной стороны человеческой деятельности он приобретает следующий вид. Если причиненный вред являлся непосредственной причиной достижения благой цели, если он был включен в последовательность событий, ведущих к ее достижению, то он входил в общий замысел действия, был подлинной, хотя и промежуточной целью действующего субъекта. В этой точке данная позиция пересекается с рассуждением об использовании человека в качестве средства. Ущерб определенному человеку, будучи промежуточной целью, становится средством обеспечения какого-то блага, например, спасения других людей. Можно сказать, что перед нами худший и буквальный вариант использования человека. Он соответствует ситуации 4.

Однако ущерб может и не быть обязательным каузальным условием достижения благой цели, и тогда он превращается в побочное следствие, которое, если соблюдена пропорциональность между потерями и приобретениями, является морально допустимым. Такова ситуация номер три. Методика, предложенная Дж.Финнисом, требует проанализировать неизбежное отношение деятеля к препятствиям, которые блокируют возможность возникновения ущерба, в этих двух случаях. В первом случае возникновение препятствия означает невозможность достижения благой цели, например, крах замысла спасения (не удалось скинуть человека на рельсы), во втором – только то, что благая цель может быть достигнута без издержек, например, что спасутся все (трамвай сам остановился уже после переведения стрелки).

Как, я думаю, всем уже понятно, перед нами католическая концепция двойного эффекта. Она противостоит логике меньшего зла в двух отношениях. Во-первых, допустимые побочные следствия в виде причинения ущерба не рассматриваются как нарушение запрета, то есть как зло. Это снимает необходимость вести речь о «моральной цене» и «грязных руках», в то время как выше я пытался показать, что это неотъемлемые спутники выбора меньшего зла. Во-вторых, сокращается ряд качественно различных ситуаций, в которых ущерб одним людям для спасения других является допустимым.

Насколько это оправдано? Я не сторонник того, чтобы, подобно П.Сингеру, видеть в такой границе всего лишь психологический рудимент, сохранившийся в ходе эволюции морали. Но это и не однозначная граница морально допустимого. Перед нами не качественный индикатор, а количественный коэффициент, характеризующий связь моего поступка и определенного итогового положения. В противном случае, мы вновь сталкиваемся с противоречием, сопровождающим пятую ситуацию, если она рассматривается как находящаяся в области абсолютно недопустимого. Соблюдение границы между намеренным и побочным, хотя и предвидимым, ущербом в данном случае ведет к тому, что все задействованные лица фатально ухудшают свое положение.

Последняя, четвертая альтернатива разработана Ф.Фут как позиция, будто бы объясняющая все те практические выводы, которые влечет за собой доктрина двойного эффекта, кроме заведомо противоречивых. Ее смысловым центром является различная моральная сила обязанностей оказания помощи и обязанностей непричинения ущерба. В центре внимания находится третья ситуация с трамваем и пример с судьей вынужденным приговорить невиновного ради предотвращения массовых беспорядков (идентичный ситуации 4). По мнению Ф.Фут, в ситуации 3 допустимо и обязательно выбрать в пользу сохранения большего количества жизней, поскольку здесь сталкиваются между собой две негативных обязанности. В подобных случаях вопрос о допустимости действия решает только масштаб ущерба. В случае судьи (или нашей ситуации 4) – нельзя, ибо негативная обязанность не причинять ущерб всегда перевешивает позитивную обязанность оказывать помощь. Ситуация 5 (и идентичная ей ситуация, когда проведение аборта спасает жизнь матери, а отказ от него ведет к смерти матери и ребенка) будет также случаем столкновения негативных обязанностей и совпадает по своему смыслу с ситуацией 3.

Однако дело в том, что классическая ситуация с трамваем (ситуация 3) ничем не отличается в этом случае от ситуации судьи (или модифицированной ситуации с трамваем (ситуации 4)). Если сохранять строгое разграничение обязанностей помощи и обязанностей непричинения вреда (или позитивных и негативных прав), то по отношению к 10 людям на путях Z не реализует обязанность не вредить. Ущерб, в случае его бездействия, нанесет им не он, а трамвай. Z может их только спасти, то есть выполнить по отношению к ним обязанность помощи. Мне представляется, что при сохранении строго разграничения позитивных и негативных обязанностей, конфликт двух негативных обязанностей по отношению к разным людям просто не возможен. Разве что в очевидно гротескной форме: очень хочется убить тех троих человек, но сдерживаюсь и убиваю вон того одного. Констатация невозможности конфликта негативных обязанностей на фоне утверждения их однозначного приоритета над позитивными просто возвращает нас к уже проанализированной второй нормативной позиции.

Если же следовать тому толкованию третьей ситуации, которое дает Ф.Фут, то есть утверждать, что в ней убивает именно Z, имеющий возможность предотвратить угрозу, а не трамвай, то позитивная обязанность помощи уже была переформулирована в негативную обязанность непричинения ущерба. На что указывает возможность таких переформулировок и тот факт, что даже квалифицированный философ не всегда замечает их? На мой взгляд – на то, что воздержание от прямого причинения ущерба представляет собой обязанность, хотя и более сильную, но, используя терминологию Дж.Ролза, не лексически приоритетную. В тех случаях, где неоказание помощи влечет за собой значительные потери, обязанность помощи вполне может перевешивать моральное требование не причинения ущерба. Именно в них она легко переформулируется в негативных категориях. А это восстанавливает в правах логику меньшего зла для ситуации № 4.

Таким образом, ранжирование итоговых ситуаций по принципу меньшего зла может применяться для всех подобных случаев, но для каждого из них существуют различные пороги его оправданного включения. Эти пороги связаны с масштабом того ущерба, который можно предотвратить, то есть определяются на основе внешнего критерия, охарактеризованного мной в начале выступления.

Проблема практической приемлемости

Но даже если в каком-то высоко абстрактном отношении логика меньшего зла оправданна, она может рассматриваться как практически неприемлемая, то есть сопряженная с избыточными и неконтролируемыми эксцессами. Если более конкретно, то за этим утверждением могут стоять два практических контраргумента. Во-первых, логика меньшего зла дает в руки инициативных, а не вынужденных, злодеев слишком мощное средство для самооправдания. Идея меньшего зла как будто бы специально создана для того, чтобы выдавать зло за пусть относительное, но все-таки добро. При этом, в отличие от попыток напрямую выдавать зло за добро, идея меньшего зла гораздо менее уязвима для критики, потому что ее адепт не совершает подмены ценностей, принципов и идеалов, а всего лишь апеллирует к несовершенству мира и человека. Во-вторых, неопределенность критериев меньшего зла создает наклонную поверхность, которая ведет не к убыванию, а к возрастанию количества невиновного страдания, нарушений прав или нравственных запретов, поскольку даже добросовестно действующие агенты оказываются нормативно и практически дезориентрированы в конкретных ситуациях принятия решений. Они постоянно ошибаются в своих калькуляциях и их ошибки слишком дорого стоят.

Каким может быть ответ на подобную критику?

Одно, самое общее ограничение эксцессов структурно встроено в саму логику меньшего зла. Неограниченно манипулятивной представляется мне не она, а логика максимизиции блага, которая оправдывает любые издержки. Знаменитая евангельская инвектива против «творящих зло ради добра» (Рим.: 3:8) и не менее знаменитое рассуждение Ивана Карамазова о слезе ребенка относятся именно к ней. Логика меньшего зла распространяется исключительно на случаи ущерба (то есть ухудшения положения людей или, в крайнем случае, их перехода за некие минимальные пороги благосостояния). Не случайно в современных католических дискуссиях о так называемом «пропорционализме» его противники в полемических целях систематически отождествляют совершение «зла во благо» и выбор в пользу «меньшего из двух зол».

Другим комплексным ограничением эксцессов могла бы стать более или менее формализованная система условий применения логики меньшего зла. Отрывочные и незавершенные попытки ее создания предпринимались в разное время и разными теоретиками. В последние годы наиболее систематическую попытку предпринял М.Игнатьефф, автор работы «Меньшее зло. Политическая этика в эпоху террора» (2004). Он предложил набор из четырех основных условий. А именно:

совершаемое зло в свете соотношения масштабов ущерба является действительно меньшим;
совершение меньшего зла является единственно действенным средством, когда все прочие средства уже испробованы;
у действующих субъектов сохраняется полное и постоянное осознание того, что совершаемое есть зло, хотя и меньшее;
каждый случай совершения меньшего зла обязательно предваряется, сопровождается или завершается его бескомпромиссным обсуждением.

Хотя два первых условия М.Игнатьеффа в целом воспроизводят саму формулу выбора в пользу меньшего зла, взятые в инструментально-практическом ключе, в свете устранения эксцессов, они требуют дополнительных пояснений.

1. Для уменьшения побочных последствий анализируемого способа принятия решений необходимо разобраться с проблемой достоверности наших знаний о степени реальности угроз, требующих предотвращения, и об относительной эффективности средств, которые позволяют их предотвратить. В этом отношении оказывается актуально известное рассуждение Л.Н.Толстого о том, что в случае силовой приостановки агрессии с фатальным для агрессора исходом обороняющийся наверняка причиняет смерть человеку, который еще не причинил и, может быть, не причинит смерти своей жертве. Однако актуально оно лишь в плане своего заведомо преувеличенного характера, в плане своей софистичности. Оно призывает в процессе принятия морально значимых решений рассматривать мир как абсолютно непредсказуемый, вопреки тому, чему нас учит практика взаимодействия с ним. Но та же практика учит нас, что события имеют разную степень вероятности. И, значит, степень вероятности должна тщательно учитываться, наряду с прочими факторами, позволяющими определять меньшее из зол.

Расчет ущерба и эффективности действий следует осуществлять в широкой перспективе причинно-следственных связей. Так использование тех или иных средств не должно подрывать в долговременной перспективе тех целей, которые преследовало действие. Например, одномоментный отказ от разграничения комбатантов и нонкомбатантов может иметь благотворные следствия именно в смысле предотвращения общего количества гражданских жертв с обеих сторон, но он создает скользкий склон в сторону ничем не ограниченной тотальной войны. Более того, использование логики меньшего зла должно быть ограничено пониманием того обстоятельства, что ее сторонник может легко оказаться манипулируемым, управляемым со стороны инициативных злодеев. Своими действиями по предотвращению ситуативно большего зла, он может способствовать реализации более общего злодейского замысла. В связи с этим нужно стремиться к тому, чтобы определить, где проходит порог столь масштабной потенциальной катастрофы, что за ним даже боязнь сыграть на руку активному («неугомонному» – Р.А.) злу должна быть отброшена ради спасения множества людей.

Оставшиеся два условия М.Игнатьеффа также нуждаются в значительных уточнениях. Третье условие, связанное с постоянным осознанием нравственного качества совершаемого, отсылает нас к уже упоминавшимся внутренним коррелятам выбора в пользу меньшего из зол: а именно к «моральной цене действия», «неразложимой вине» и «эффекту грязных рук». Однако теперь они превращаются в предмет интереса уже не в связи с их оправданностью или неоправданностью, а в перспективе эффективности данных переживаний для предотвращения эксцессов логики меньшего зла. Полагаю, что эффективность переживания вины заметно выше, чем эффективность простого сострадания, усиленного за счет эффекта личной вовлеченности. Понимание неизбежности негативных моральных переживаний служит более мощной преградой для излишне легкого отношения к совершению меньшего зла.

Однако необходимость постоянно сохранять понимание того, что совершаемое есть зло, хотя и меньшее, создает значительные трудности для институционализации морали. Совершенно очевидно, что существуют целые виды деятельности и целые профессии, само присутствие которых в обществе связано с необходимостью блокировать большее зло за счет причинения меньшего. Речь идет о военных, сотрудниках правоохранительных органов, в определенной мере, юристах и бизнесменах. Для любого из них постоянная рефлексия о том, что действия, входящие в круг его профессиональных обязанностей, представляют собой зло, была бы серьезным препятствием для эффективного выполнения стоящих перед ним задач. Поэтому во всех подобных случаях логика меньшего зла оказывается встроена в содержание кодексов профессиональной этики, задающих видоизмененные разграничения между допустимым и недопустимым, включающих такую переформулировку общих моральных понятий, которая снижает их требовательность. Более того, понятие меньшего зла начинает воплощаться в многообразной служебно-уставной нормативности, регулирующей повседневную практику профессионалов. Таким образом, оправданная и необходимая институционализация логики меньшего зла резко снижает сопротивляемость моральных субъектов по отношению к перечисленным выше эксцессам этой логики. Переходя к четвертому из условий М.Игнатьеффа, институционализация заметно сужает возможности и потенциальные основания для обсуждения конкретных случаев выбора меньшего из зол.

На мой взгляд, эта проблема может быть, хотя бы частично, решена за счет дифференцированного отношения к разным проявлениям меньшего зла. Какие-то типичные случаи его совершения могли бы найти прямое и непосредственное отражение в нормах профессиональной этики и в служебно-уставной нормативности. Каждый профессионал мог бы руководствоваться такими нормами самостоятельно, а соответствие его действий норме служило бы заведомой гарантией их правильности. Иные случаи могли бы требовать специального ситуативного уполномочивания со стороны особых инстанций (по принципу ордера на совершение определенных действий). Наконец, самые тонкие и сомнительные случаи недопустимо перекрывать конкретизированными нормами и процедурами уполномочивания. Причинение ущерба в этих ситуациях должно превращаться для профессионала в предельно рискованное, сугубо индивидуальное решение, которое будет обсуждаться и оцениваться постфактум. В ходе этого обсуждения нормативные резоны и фактические суждения, приведшие к причинению ущерба, могут быть признаны оправданными или же стать смягчающим обстоятельством при вынесении вердикта. Однако в момент принятия решения профессионал не должен имеет гарантий его правильности, связанных с точным соблюдением определенной нормы.

На вопрос о том, как должны проходить подобные границы для конкретных видов деятельности, у меня нет развернутого ответа. Однако существует интересный прецедент развития израильских норм дознавательской деятельности, регулирующих практику борьбы с террором, а еще более конкретно, регулирующих поведение дознавателя в ситуации «бомбы замедленного действия». Это развитие состояло в изменении отношения к так называемым мерам «мягкого физического воздействия» на подозреваемых. Решениями комиссии Моше Ландау (1987) мягкое физическое воздействие было переведено на рельсы прямого нормативного регулирования. Обоснованием стали положения УК Израиля, связанные с крайней необходимостью, но примененные к действиям государства в целом. Верховный суд Израиля (1999), проанализировав эксцессы применения секретных норм комиссии Ландау, оставил применение «жестких мер воздействия» в числе тех инициативных действий дознавателя, которые требуют последующего служебного или судебного разбирательства. Совершение этих действий не сопряжено с гарантиями оправданности. Юридическим основанием стала мысль, что нормы по поводу крайней необходимости относятся только к отдельным индивидам, а не государству. Этот пример показывает, как могут проводится подобные разграничения, хотя оправданность подобных мер борьбы с терроризмом стоит под вопросом даже с точки зрения логики меньшего зла.

Обсуждение доклада

Максимов Л.В.: В каких случаях, выстраивая свое рассуждение, вы просто анализируете предложенные вами ситуации, а в каких выступаете с ценностных позиций: где проходит грань аналитического и ценностно-нормативного исследования? Каковы при этом основания ваших ценностных суждений?

Прокофьев А.В.: Анализу подвергаются не ситуации сами по себе, а преобладающие интуитивные отклики на них; то, как люди, обладающие моральным чувством, склонны разрешать такие практические коллизии. Таким образом, часть аналитической работы связана с выявлением и сопоставлением дорефлексивных нормативных позиций по поводу морально допустимого и недопустимого. Собственно, это совершенно необходимый этап этического исследования – описание и проверка когерентности нравственной интуиции. Проверка осуществляется по следующему принципу: если в числе недопустимых оказывается такой-то ряд поступков, то есть ли у каждого из них существенное различие с поступком, который является заведомо допустимым. Другая часть аналитической работы касается установления общих принципов, которые могли бы стоять за тем или иным морально-практическим разграничением. Живое нравственное сознание всегда, хотя и не систематически, также вовлечено в подобную деятельность. Как показывают результаты социологических исследований, в некоторых случаях респонденты оказываются готовы показать связь между своими реакциями на разные морально значимые ситуации и опираются при этом именно на те или иные общие принципы. Однако специально и систематически такая связь прослеживается уже в рамках рефлексивных теоретических концепций. Более того, они нацелены на коррекцию отдельных интуитивных суждений в свете тех принципов, которые были выведены на основе обобщения предельно широкого ряда тех же интуитивных суждений. В качестве аналитика я пытаюсь обобщить некоторые результаты подобной (проясняющей и корректирующей) теоретической деятельности.

Если вести речь о нормативно-ценностной составляющей исследования, то она связана с определенным пониманием морали, которое является не формально-функциональным, а содержательным, эссенциалистским. Я полагаю, что в центре «ценностного мира» морали находится уважительное или любовное отношение к другому человеку, выражающее себя в невреждении, помощи и заботе. Эта общая установка реализуется в многообразии контекстов межчеловеческого взаимодействия: предельно-индивидуализированных и массовидных, кооперативных и состязательных, инициативных и реактивно-вынужденных. И я пытаюсь в меру своих возможностей проверить, являются ли частные моральные интуиции и выявляемые на их основе принципы поведения оптимальным контекстуальным проявлением этой ценностной установки.

Максимов Л.В.: Логика меньшего зла характеризуется в докладе как логика трагическая. В чем конкретно состоит ее трагичность?

Прокофьев А.В.: Трагический характер логики меньшего зла выявляется в связи с внутренними коррелятами тех вынужденных действий, которые она диктует моральному субъекту. Человек, совершающий зло, пусть даже и меньшее, неизбежно обращает на себя негативные моральные санкции. Он чувствует собственную виновность или «запятнанность». И причиной этого переживания является не его личная неспособность жить так, чтобы насилие и обман были исключены из его жизни. Причина носит сугубо внешней характер: стечение обстоятельств и действия других людей лишают его возможности сохранить нравственную чистоту. Эта ситуация является прямой аналогией базовому сюжету античной трагедии, в которой герои совершают отвратительнее деяния не вследствие желания их совершить, а в результате стечения обстоятельств.

В соответствии с этим стремление исключить действия, совершаемые по принципу меньшего зла, из области допустимого или обязательного можно квалифицировать как один из способов устранения трагического измерения нравственного опыта. Вторым таким способом является полное лишение действий, представляющих собой «меньше зло», статуса морально предосудительных. И то, и другое может обеспечить действующему субъекту полную моральную самодостаточность, возможность нетрагического существования. Однако в первом случае это достигается за счет пренебрежения интересами тех, кого можно было бы спасти, а во втором – за счет значительного притупления нравственной чувствительности.

Артемьева О.В.: Последовательный анализ ситуаций спасения, проведенный в докладе, создает впечатление, что в области морали нет ничего безусловного, абсолютно недопустимого. Так ли это?

Прокофьев А.В.: С одной стороны, можно сказать, что безусловно недопустимое остается и в рамках логики меньшего зла. Безусловно недопустимым является причинение ущерба вне ситуации предотвращения вреда или причинение такого ущерба, который не соразмерен предотвращаемому вреду с учетом всех упоминавшихся в докладе ужесточающих поправок к понятию «соразмерность». Однако я понимаю, что вопрос не об этом. Для меня он тесно связан со следующим замечанием одного из участников дискуссии об условиях спасения большинства: легко представить себе такой мир, который был бы настолько плох, чтобы в нем стали бы морально допустимыми любые, самые отвратительные поступки. То есть вопрос мог бы звучать так: есть ли нечто дурное безо всяких расчетов и калькуляций, дурное по самому характеру действия и при этом настолько дурное, чтобы совершение его никогда не оказалось предпочтительным иным альтернативам? Мне очень хотелось бы ответить, что да, существует. Потребность в положительном ответе задана необходимостью опорных точек, без которых все здание нравственной нормативности зависает в воздухе. Очевидны и кандидаты на эту роль: убийство невиновного и причинение страданий, унижающих достоинство человека. Однако анализ ситуаций предотвращения ущерба большинству размывает очевидность этих опорных точек. Когда увеличиваются ставки (то есть количество находящихся под угрозой людей резко возрастает), мотивированный принципами отказ от помощи становится все менее очевидным с моральной точки зрения. Можно сказать, что это искушение. Самая страшная проверка верности принципам. Однако вполне возможно, что искушением является стремление сохранить чистоту и незапятнанность во чтобы то не стало. Я вижу в этом антиномию и не нахожу пока полностью удовлетворительного синтезирующего решения. Можно сказать, что в своем докладе я представил одну из ее сторон. Но при этом я не знаю никаких исчерпывающих оснований, по которым другая ее сторона должна получить преобладание.

В этой же связи хочу подчеркнуть, что я отдаю себе отчет в нехарактерности проанализированных ситуаций для жизненного опыта среднестатистического человека (но не среднестатистического представителя некоторых профессий). У юристов в этой связи есть важное методологическое замечание: «анализ трудных случаев формирует дурные законы». Именно поэтому я готов с полной серьезностью обсуждать проблему практической приемлемости логики меньшего зла и принимать любые обоснованные ограничения на ее применение. Однако полное невнимание к возможности трудных случаев мне также кажется ошибочным, хотя бы потому, что оно обезоруживает нас в чрезвычайных ситуациях.

Артемьева О.В.: Всегда ли в ситуациях выбора между линиями поведения, сопряженными с ущербом другим людям, есть определенные критерии? Б.Уильямс, к примеру, указывает на тупиковые конфликты ценностей и нравственных оснований действия.

Прокофьев А.В.: Я вполне допускаю возможность абсолютно тупиковых трагических ситуаций. Таких, например, как в известном сюжете из романа У.Стайрона «Выбор Софи». Однако тот же Б.Уильямс, хотя и характеризует трагические ситуации как те, в которых сталкиваются моральные требования равные по своему весу, все же допускает, что в некоторых из них у действующего субъекта сохраняется возможность, оценив все факторы и обстоятельства, придти к выводу, что одна из линий поведения лучше другой. Другое дело, что это не будет достаточным основанием того душевного спокойствия, которое сопровождает действия человека, просто выполнившего свой долг. Заслуга Б.Уильямса, на мой взгляд, состоит в том, что он попытался теоретически отразить все многообразие оттенков моральной жизни, сопровождающих принятие решений по принципу меньшего зла. В «Этической последовательности» и «Конфликте ценностей» он продемонстрировал специфику ситуаций исключительных и близких к тупиковым. В «Политике и нравственной личности» он показал, что некоторые черты трагических ситуаций воспроизводятся в повседневной политической практике, поскольку политик оказывается вынужден, ради осуществления «нравственных политических целей» совершать «постыдные» и «предосудительные» действия. Критерии для предпочтения одной из линий поведения здесь гораздо более очевидны. Однако и ее реализация порождает неустранимый «моральный осадок». Наконец, в той же работе Б.Уильямс соотнес между собой ситуации, где элемент трагичности присутствует, хотя и в разной мере, и ситуации, где он исчезает полностью. Так в случае, когда спасение тонущего ребенка ведет к невыполнению обещания о встрече, у нас не только есть исчерпывающие нравственные резоны для предпочтения одной из двух линий поведения, но и нет никаких оснований для остаточных переживаний – «моральный осадок» оказывается неуместен. Обязанность явиться на встречу автоматически трансформируется в другую, вполне выполнимую обязанность: обязанность объясниться с тем, чьи ожидания не оправдались.

Щербина А.И.: Ваше рассуждение построено на основе отдельной части общественного сознания – не просто морали, но морали общечеловеческих ценностей и принципов. Однако даже изнутри морали в целом описанные в докладе практические дилеммы могут не иметь проблемного характера, не говоря уже о других формах общественного сознания. Так ненависть к врагам в рамках определенных этических систем вовсе не стоит под вопросом, не вызывает подозрений в моральной неоправданности. Не устраняет ли это необходимость обсуждать критерии выбора меньшего зла как существенную этическую проблему?

Прокофьев А.В.: Прежде всего, мне представляется, что мораль и есть по преимуществу мораль общечеловеческих принципов и ценностей. Ничем не ограниченная ненависть к врагу является заведомо аморальной позицией. С точки зрения морали, враг – это всегда человек, который проявляет враждебность, и каждый, кто сталкивается с его враждебностью, вынужден решать вопрос о том, как совместить между собой эффективный ответ на враждебные действия и уважение к их источнику как к человеку.
Далее, я думаю, что различные части «общественного сознания» (или различные сферы человеческой практики) не могут опираться на абсолютно несоизмеримые нормативно-ценностные коды, не могут существовать в глухой нормативной изоляции друг от друга. В какую бы сферу деятельности не погружался человек, он остается моральным субъектом, который задается вопросом об оправданности господствующих в ней ценностных установок и конкретизированных норм. А если он не задается такими вопросами, то не потому, что между моралью и другими сферами «общественного сознания» существуют непроницаемые перегородки, а потому, что его моральная чувствительность искажена или непоправимо подорвана.

Наконец, даже для того этоса, который принимает разграничение людей на «своих» и «чужих» в качестве первичного и очевидного, проблема меньшего зла не превращается в тривиальную. Конечно, случаи отражения агрессии лишены для его носителя какой бы то ни было трагичности или проблематичности. Агрессор либо уже является «чужим», либо в силу своих враждебный действий превращается в «чужого». Однако случаи причинения ущерба третьим лицам, которые могут быть в равной степени «своими», сохраняют свой мучительно амбивалентный в нравственном отношении характер. Здесь «этика пристрастности» сталкивается с теми же проблемами, что и беспристрастная общечеловеческая мораль.

Апресян Р.Г.: Сначала сугубо технический вопрос. В докладе используются такие экзотические термины как «лексический приоритет» и «контринтуитивный». Что они могли бы означать?

Прокофьев А.В.: В первом случае используется распространенный в англоязычной литературе термин, введенный Дж.Ролзом. В социально-этической теории Дж.Ролза так охарактеризовано отношение между двумя принципами справедливости. «Лексический», или «лексикографический», приоритет означает, что обязанности? налагаемые вторым принципом справедливости могут исполняться только после того, как полностью выполнены обязанности, связанные с первым. Также как в энциклопедическом словаре слово, начинающееся с буквы Б, не может оказаться идущим раньше, чем слово начинающееся с буквы А. Возможной заменой ролзова термина для русскоязычного философского словоупотребления могло бы быть словосочетание «безусловный приоритет». Понятие «контринтуитивный» означает «противоречащий общераспространенным моральным интуициям», «вызывающий протест со стороны морального чувства (чувства справедливости)».

Апресян Р.Г.: Понятие «меньшее зло» употребляется преимущественно по отношению к сопоставляемым между собой потерям какого-то определенного субъекта. Если обсуждать предложенные ситуации в этом ракурсе, то для страдающей стороны нет «меньшего», а есть «тотальное» зло, зло с которым нечего сравнивать – гибель. Понятно, что в докладе речь идет о совершенно ином ракурсе, но это порождает вопрос: кто субъект рассуждения, с чьей точки зрения выносятся суждения о степени зла?

Прокофьев А.В.: Действительно, предложенное мной понимание меньшего зла лишь частично совпадает с тем смыслом этого понятия, который присутствует в языковом обиходе. Но подчеркну, лишь частично. Я не обсуждаю ситуации покрывающиеся формулировкой «это было бы меньшим злом для меня». Причиной тому, что в этих случаях слово «зло» употребляется вне специфически морального контекста. В моральном же контексте зло не соотносится с отдельным субъектом. Оно есть зло не для «меня» или не для «него», а зло как таковое. Это как раз и позволяет ответить на вопрос о точке зрения, с которой выносятся суждения о меньшем и большем зле. Мне представляется, что это точка зрения незаинтересованного и благожелательного наблюдателя, или, вернее, точка зрения отдельного человека, который пытается мысленно поставить себя в эту позицию и максимально отвлечься от того факта, что он есть эмпирически существующий Z или любая и из потенциальных жертв его действия. Риски, связанные с введением подобной фигуры мысли, давно известны: субъект, воображающий или провозглашающий себя незаинтересованным, может всего лишь маскировать свою эгоистичность, идеологическую ангажированность или нормативно-ценностную ограниченность. Но существует ли иная приемлемая альтернатива? Думаю, что нет, поскольку любая ангажированность и любая ограниченность преодолеваются именно за счет усилий по обретению внешней по отношению к самому себе, беспристрастной позиции.

Обращаясь к современной литературной ситуации, могу сказать, что придание понятию «меньшее зло» того смысла, который преобладал в моем докладе, является совершенно очевидной тенденцией нескольких последних десятилетий. Можно прочертить линию от работы известного кантианца Т.Хилла «Моральная чистота и меньшее зло» (1991) к последним исследованиям М.Игнатьеффа, К.Нильсена, Р.Познера, А.Дершовица. Одним из наиболее мощных факторов, формирующих интерес к этой теме, является повышенное внимание всего англоязычного этического сообщества к этике чрезвычайных ситуаций.

Апресян Р.Г.: Есть ли прецеденты введения не общеэтических, а процедурных ограничений, связанных с принятием решений в пользу совершения меньшего зла? Ведь существуют профессии, в рамках которых выбор, касающийся средств и объектов спасения, постоянно воспроизводится в связи с выполнением профессиональных функций: сотрудники служб спасения, пожарные и т.д.

Прокофьев А.В.: Я не занимался специально поиском прецедентов процедурного регулирования, связанных с причинением ущерба третьим лицам. Было бы интересно их найти и проанализировать. Как всем стало ясно из заключительной части доклада, я сосредоточил свое внимание на профессионально-этическом регулировании случаев, связанных с причинением ущерба тем лицам, которые являются участниками продолжающейся агрессии. Однако мне кажется, что некоторые выводы, полученные в ходе анализа этих практических контекстов, могут быть перенесены на институционализацию правил спасения большинства. Она должна обеспечить разграничение между: 1) прямым нормативным регулированием, точно задающим линию поведения в типичной ситуации, 2) ситуативным управомочиванием на совершение определенных действий и 3) совершением таких действий, которые не могут быть предметом прямого регулирования и управомочивания, сохраняя статус сугубо индивидуального выбора в ситуации крайней необходимости.

Клюзова М.Л.: Вопрос тесно связан с вопросом Ольги Владимировны о существовании в морали чего-то абсолютно запретного. Можно ли предположить, что в описанных ситуациях будет недопустимо предпринимать действия по спасению не в связи с ущербом, а в связи с внутренним критерием?

Прокофьев А.В.: Начиная свой ответ, я хочу сразу оговориться, что понятия «внутренний» и «внешний критерий» употреблены в вопросе не так, как я употреблял их в своем докладе. Там внутренний критерий измерения зла соотносился со степенью намеренности действий, которые привели к возникновению ущерба. В этом виде внутренний критерий просто неприменим к ситуациям, где осуществляется выбор между разномасштабным вынужденным ущербом третьим лицам. Однако мне понятно, о чем идет речь. Под внутренним критерием в вопросе понимается та степень будущей виновности, или моральной нечистоты, которая могла бы сделать спасение большинства недопустимым для того человека, который физически способен сделать это.

Я понимаю, что все расчеты, связанные с подобными проблемами, выглядят несколько карикатурно: угрызения совести (тем более будущие) не измеряются в фунтах или граммах, у нас нет весов для их измерения и т.д. И вместе с тем, хотя бы метафорически, я не могу не ввести операцию измерения. В противном случае исчезают критерии для предпочтения той или иной линии поведения. Так вот, подводя итоги анализа пяти ситуаций, я вынужден утверждать, что не нахожу в них безусловных ограничений, при допущении, что непредотвращенный ущерб представляет собой подлинную катастрофу – то есть многократно превышает ущерб, причиняемый прямо. Что делать человеку, вынужденному совершить ужасное зло, которое обстоятельства сделали меньшим? Точно не знаю. Может быть, посвятить всю оставшуюся жизнь покаянию и непосредственному служению ближним, может быть, пустить себе пулю в лоб или выколоть себе глаза золотой фибулой.

Гаджикурбанова П.А. В основании предложенного рассуждения лежит представление об универсальной иерархии видов ущерба. Она обозначается как «естественная». И такое ее понимание вызывает сомнения. Представления об ущербе, а особенно о его относительной тяжести не являются раз и навсегда данными, они культурно-исторически вариативны. Отсюда следует, что возражение против этического абсолютизма, с которого начинался доклад, теряет свою силу, поскольку абсолютизм запретов просто заменяется на абсолютизм системы мер и весов в отношении ущерба. Не превращают ли эти обстоятельства логику меньшего в неустранимо противоречивую и неопределенную?

Прокофьев А.В.: Вспоминая ход обсуждения предыдущего доклада и вопросы, которые предлагала Рубену Грантовичу отсутствующая сегодня Ольга Прокофьевна, я бы несколько расширил этот вопрос. В принципе, речь может идти о неопределенности иерархии ущерба не только в отношении разных культур, но и в отношении уникальных личностей. Любые калькуляции, связанные с потерями и приобретениями, как известно, неизбежно наталкиваются на проблему межличностных сравнений. Кто-то может иметь твердое убеждение, что для него лучше мгновенно умереть, чем увидеть собственную кровь, сочащуюся из небольшого пореза. Более того, такие убеждения могут возникать и исчезать внезапно. Подсчеты ущерба на этом фоне мог бы вести разве что господь Бог или лапласовский демон.

Однако мне такое возражение кажется софистическим и противостоит ему очень простая пошаговая методология. В качестве отправной точки можно взять простейший критерий зла, который использует Б.Герт: зло это то, что я не хотел бы себе и в особенности близким и дорогим людям. Следующий шаг связан с ситуативным уточнением ущерба или вреда, осуществляющимся в ходе коммуникации с конкретными людьми. Именно эта коммуникация проясняет особенности их индивидуальной чувствительности. При этом отклик на уникальность другого не может быть безусловным и неограниченным. Невозможно обойтись без установления пределов, за которыми эксцентричность предпочтений другого человека уже нельзя принимать во внимание. Хотя бы потому, что это может причинить ущерб кому-то еще. Наконец, следует иметь ввиду, что существуют ситуации, исключающие возможность коммуникации, выявляющей уникальность предпочтений. В этих случаях приходится прямо полагаться на самые общие тенденции в сфере понимания потерь и приобретений. Эти общие тенденции фиксируются на основе анализа господствующих мнений и оценок. Именно эти общие тенденции я и обозначаю термином «естественная иерархия видов ущерба».

В том же ключе могут рассматриваться вопросы, связанные с историко-культурными вариациями чувствительности к действиям других людей (то есть вариациями представлений о вреде или ущербе). Я полгаю, что до того, как ввести в пространство этических исследований всю эту вариативность, необходимо разобраться с теми установками, которые господствуют в культуре, к которой принадлежим мы с вами. Нужно подвергнуть систематическому анализу те иерархические отношения между ценностями, нормами, образами жизни и действия, которые были сформированы в сознании каждого из нас в ходе ранней социализации. Я называю этот ход «методологическим культурным империализмом». Как и декартовское методическое сомнение, он носит временный, но неизбежный характер. Только после исследования, сохраняющего такую направленность, можно заниматься кросскультурным соотнесением систем ценностей и норм. Оно может выразиться в определенных итоговых коррекциях, в понимании ситуативности и случайности какой-то части собственных нормативных приоритетов. Сегодняшнее мое выступление не предполагало такого анализа. Однако думаю, что его проведение не внесло бы каких-то грандиозных поправок в возникшую схему.

Что же касается абсолютизма, то под этическим абсолютизмом я имел в виду вполне конкретную позицию, которая не просто признает наличие абсолютного элемента в морали, но и размещает абсолютное на всех ее этажах или ярусах. Тогда как для меня абсолютное содержание морали присутствует лишь на ее вершине, в сфере предельно общих ценностных ориентиров действия, но не в сфере конкретизированных норм, строго соотносимых с определенными поступками. Придание весьма и весьма относительной определенности иерархии видов ущерба, конечно же, не является переходом от Абсолютизма II к Абсолютизму I.

Гаджикурбанова П.А.: В ходе анализа ситуаций, связанных со спасением большинства, было исключено из расчета возможное страдание спасенных из-за того, что их спасение будет достигнуто за счет аморального деяния, или же их прямое несогласие с тем, чтобы спасение имело такую цену. Учет невозможности такого согласия мог бы вернуть спасение большинства в ситуациях 3-5 в область морально недопустимого. Так ли это?

Прокофьев А.В.: Мне представляется, что ставить решение Z в зависимость от согласия спасаемых недопустимо. Ему для решения достаточно презумпции того, что все вовлеченные в ситуацию люди просто хотят сохранить свою жизнь. В противном случае мы вновь сталкиваемся с парадоксальным прочтением второй ситуации. Допустив, что ни один человек, ни десять не хотят, чтобы их спасение было достигнуто за счет неоказания помощи другому, нам придется порекомендовать Z уже не бездействие или жребий, а исключительно бездействие, поскольку даже жребий в этом случае не удовлетворит высоко альтруистических запросов людей, оказавшихся на рельсах. Возможно, однако, что 10 человек не хотят только того, чтобы их спасение стало результатом убийства. Но если убийство просто запрещено как таковое, то нам не надо было бы вообще обсуждать их отношение к своему спасению. Убийство недопустимо во всех ситуациях, и этим все сказано. Рассуждение о реакциях 10 оказывается избыточным. Если же их реакции все же нужно учитывать, то намеренное причинение смерти уже рассматривается нами как деяние условно допустимое. Оно приобретает статус недопустимого только в случае несогласия тех, кто получает от него выгоду. Почему они могут выражать такое несогласие? Либо просто потому, что это убийство (и тогда мы попадаем в ситуацию порочного круга, который исключает необходимость обсуждать мнение 10), либо потому, что эти 10, будучи альтруистами, но не абсолютными, не хотят слишком больших жертв ради своего спасения. Для того, чтобы сохранялось различие между ситуациями 2 и 3, понятие «слишком большие жертвы» наполняется смыслом за счет того, что в ситуации 2 происходит переход 1 человека от вероятности гибели к ее неизбежности, а в ситуации 3 от состояния безопасности к неизбежной гибели. Но если это так, то следует иметь в виду, что в пятой ситуации жертвы того человека, причинение ущерба которому становится условием спасения большинства, будут даже меньшими, чем в ситуации 2. Он переходит от неминуемой гибели к столь же неминуемой гибели, но мгновениями раньше. Значит, 10 спасшихся должны были бы дать на его смерть свое согласие, что вводит ситуацию 5 в число примеров морально допустимого спасения.

Впрочем, эта аргументация, показывающая отдельные противоречия апелляции к мнению спасаемых, не имеет для меня решающего значения, поскольку сам теоретический ход, связанный с ней, кажется мне неоправданным. Необходимо помнить, что система нравственных ценностей ориентирована на то, чтобы регулировать эгоистические импульсы и снижать эгоистические запросы. Она формирует у людей жертвенные установки и постоянно ставит под вопрос достаточность индивидуальных жертв в каждой конкретной ситуации. В силу этого, было бы в корне неправильно выстраивать логику принятия решений для случаев, где сталкиваются между собой интересы разных сторон, по образцу суждения идеального морального субъекта, являющегося одной из таких сторон. Он, несомненно, порекомендует выбор в пользу интересов другого человека. Но это не будет индикатором этической оправданности данного решения ситуации. В качестве индикатора этической оправданности здесь должно выступить суждение третейского судьи – незаинтересованного, благожелательного наблюдателя. В противном случае мы столкнемся с простой эксплуатацией реальных или вмененных жертвенных установок. Можно даже предположить, кто будет их эксплуататором. Моральный субъект, который стремиться оградить себя от последствий выбора в пользу меньшего зла, и как будто бы берет себе в союзники альтруистически настроенную жертву своего бездействия.

Гаджикурбанов А.Г. Представим себе, что в тоннеле преступники, скрывающиеся от правосудия. Это полностью изменит ситуацию. Где тут определенность принятия решений?

Прокофьев А.В.: Ну, конечно, логика меньшего зла – это ситуативная логика и задумана она в качестве таковой. Она ситуативна не только в отношении лиц, которые задействованы в ней в качестве потенциальных жертв, но и в отношении специальных обязанностей тех, кто принимает решение. Для того, чей служебный долг поймать и обезвредить преступников ситуация с тоннелем будет всего лишь эпизодом в противостоянии с ними. Для человека, который случайно оказался у стрелки – нет. Обилие такого рода факторов отражает сложность человеческой жизни и общественной практики, но не сводит на нет ценность поиска нравственных критериев, работающих в тех или иных ситуациях.

Самоопределение в ситуации. К первому тезису о референдуме

Татьяна Водолажская

“А какие шаги возможны в этой ситуации?” – спросила меня подруга после публикации первого тезиса Владимира Мацкевича относительно ситуации предстоящего референдума.

Тезис касался фиксации «нашей ситуации». Он о том, что в ситуации жестких репрессий и тотальной зачистки гражданского общества участие в любый «политических инициативах» власти – преступление. И, что особенно важно для понимания ситуации, текущий общественный договор (договор об основаниях совместной жизни в стране) полностью дискредитирован, не годен, не действителен.

Вся реализация власти госаппаратом строится только на принуждении и насилии. Мне кажется, что этот факт, это понимание ситуации воспринимается слишком поверхностно. То есть не оспариваются насилие, репрессии, подавление – это очевидно, понятно, остро переживается, вызывает возмущение или даже отчаянье. Но факт, что тем самым «договор расторгнут» до конца, до сути этого факта мало кем додумывается и принимается как ситуация, из которой могут и должны следовать наши действия. А это важно для самоопределения.

Вот представьте, что по факту неисполнения условий вы разрываете договор аренды жилья или брачный договор. Это означает, что вы вступаете в иные отношения. Хоть внешне, в силу различных обстоятельств, все может выглядеть как прежде. Вы можете не иметь возможности или силы для разрешения кризисной ситуации. Но очевидно, что любые дальнейшие отношения – это перезаключение договора.

Необходимость «потоптаться» на этом тезисе вызвана тем, что легкость его принятия заставляет людей сразу переходить к: «так а что делать, ведь бойкот, массовые протесты, забастовка …(нужно подчеркнуть или добавить). Вопрос о том, какие шаги возможны, а также перечисление все вариантов с оценкой их как невозможных, кажется мне преждевременным. Не в том смысле, что у нас много времени и некуда торопиться. Не в том смысле, что не нужно задаваться таким вопросом. А в том, чтобы дать себе труд разобрать, понять ситуацию как новую, не похожую на все предыдущие «предвыборные» и «предреферендумные».

В этом углублении понимания мне помогают, с одной стороны, Вацлав Гавел и Ханна Арендт, а, с другой, рассуждение Владимира Мацкевича про «битву дискурса с нарративом».

Гавел в своем известном эссе «Сила бессильных» разбирает ситуацию и обстоятельства действия диссидентов как особого явления, особого положения по отношению к власти и государству. В этом анализе об обращается к знаковой (семиотической и символической) природе подчинения власти. Принятие ритуалов, символов, знаков, которые навязывает власть – это своеобразное «альби, приемлемое для всех». С одной стороны, ритуальное, формальное выполнение тех или иных действий как бы освобождает от полноценного участия в тоталитарной машине. С другой стороны, для реализации власти достаточно, а может даже необходимо именно ритуальное воспроизводство нужных знаков, действий. «Власть находится в плену у собственной лжи, поэтому и прибегает к фальши. Фальсифицирует прошлое. Фальсифицирует настоящее и фальсифицирует будущее. Подтасовывает статистические данные. Делает вид, будто бы у нее нет всесильного и способного на все полицейского аппарата. Притворяется, что уважает права человека. Притворяется, что ни в чем не притворяется. Человек не обязан всем этим мистификациям верить. Однако он должен вести себя так, словно верит им; по крайней мере, молча сохранять толерантность или хотя бы быть в ладу с теми, кто эти мистификации осуществляет. Уже хотя бы поэтому человек вынужден жить во лжи. Он не должен принимать ложь. Достаточно, что он принял жизнь, которая неотделима от лжи и невозможна вне лжи. Тем самым он утверждает систему, реализует ее, воспринимает ее, является ею».

В свою очередь Владимир Мацкевич, рассматривая то, как работает «властный нарратив» указывает на его природу. Он целостный, он задает полноту описания мира, в котором человек, сообщество, общество живут. Он пишет: «Описание мира по учению шамана племени яки – это шаманское магическое действо. Насколько силён шаман-маг Лукашенко, я не буду разбираться, без меня знатоков хватает. Меня интересует в этом другой важный аспект: а кто соучаствует в описании мира. И я могу ответить: все, кто вступает с ним в общение, говорит с ним на одном языке (в данном случае различие беларусского и русского языков совершенно не существенно), развивает или критикует эпизоды, факты, умозаключения в этом повествовании. Все, кто разговаривает с Лукашенко, и все, с кем разговаривает Лукашенко – это всё члены одного описания мира. Над всеми этими людьми господствует один большой нарратив. В стране просто нет другого нарратива».

Властная система, претендующая на тотальность проникновения во все сферы жизни, подчинения в любых проявлениях построена именно таким образом – через завязывание нас всех одним описанием мира, одними ритуальными действиями, одними знаками. Мы даже можем к ним относиться по-разному, но находясь внутри, мы воспроизводим эту систему. Мы подчиняемся навязанным правилам, которые мы не принимали и не должны им следовать.

Но что же делать, если это положение дел удерживается и опирается на насилие, страх и репрессии. И здесь, снова, на мой взгляд рано искать ответы деятельного характера. Начать надо с установления своей позиции по отношению к ситуации и затем соотносить придуманные дейсвтия с ней.. И здесь на помощь приходит Ханна Арендт, которая пытается найти внутренню опору для сопративления тому, чтобы стать частью ритуала-нарратива и общей машины. Она пишет об этом в статье «Личная ответственность при диктатуре». Ключевым в нашей ситуации, в самоопределении по отношению к ней, является рассуждение об “аргументе меньшего зла”.

«Согласно этому аргументу, перед лицом двух зол наш долг — выбрать меньшее, тогда как вообще отказываться от выбора безответственно. С точки зрения политики слабость аргумента всегда заключалась в том, что те, кто выбирают меньшее зло, очень быстро забывают, что они выбрали зло. Идея о приемлемости меньшего из зол сознательно используется для того, чтобы расположить государственных чиновников и население в целом к принятию зла как такового».

В нашем случае «меньшее зло» иногда приобретает форму самообмана. Например в установке, что оставаясь в рамках заданной ситуации (традиции, нарратива, ритуала) мы сможем сделать что-то хорошее: обсудить изменения для будущего, показать, что есть альтернатива и т.д.. Сами по себе эти цели и задачи не плохи, а даже хороши. Но пока они остаются в рамках заданной традиции, политического ритуала – они работают на него, они «меньшее зло».

Поэтому, определяясь в ситуации, перед тем как решить что конкретно делать, нужно задаться двумя вопросами. Мы остаемся или нет в рамках прежнего общественного договора? Мы готовы его продолжать и пытаться привести наших контрагентов, участников со стороны властных органов к исполнению, нормализации имеющихся отношений. Или мы признаем, что договор более не действует, что наша совместность – это результат принуждения одних другими. Второй вопрос состоит в том, чтобы понять какие действия относятся к политическим ритуалам поддерживающим это описание мира, этот нарратив. И далее искать ответ о целях и средствах действия, опираясь на полученные ответы.

Для меня ситуация такова, что общественный договор (который и ранее меня лично не устраивал, но общество не восставало против него) вовсе потерял свои законные основания и больше не действует. Любые процедуры, мероприятия и события, которые идут в рамках этого договора – в частности изменения в Конституцию (а она и есть этот самый договор) – это воспроизводство того, что уже не существует в реальности. Очевидной целью становится заключение нового договора. Очевидной, хоть и далекой. И значит надо искать такой образ действия, который бы вывел нас на путь к этой цели, стараясь не попадать в капкан ритуального исполнения прежних традиций и норм.

#философ_в_тюрьме

Страница кампании https://www.facebook.com/philosopher.in.prison

«РБК Quote». Бюджетная валюта: почему нас ждет новое ослабление рубля

Рамки для построения прогнозов курса рубля понятны — это цены на нефть, предсказывать которые не научились даже арабские шейхи. Очевидно, что сейчас мировой спрос на нефть зависит от динамики глобального кризиса, вызванного пандемией коронавируса. Сроки создания вакцины и проведения массовой вакцинации, естественно, не поддаются надежной оценке. Однако если предположить, что нынешний кризис является циклическим, то в качестве грубого ориентира можно рассматривать кризис 2008 года. В этом случае ждать значимого подъема мировой экономики до начала 2021-го оснований нет.

Существенного роста экспорта до конца 2020 года, скорее всего, не будет. Это означает, что восстановление спроса на нефть и, самое главное, поступлений в федеральный бюджет пойдет медленно.

Проблема дефицита

Интересно заметить, что с момента падения цен на нефть и заключения нового соглашения ОПЕК+ прошло уже много времени. Профицит федерального бюджета сменился дефицитом, но, несмотря на это, рубль девальвировался достаточно умеренно, а словосочетание «секвестр бюджета», то есть сокращение расходов, не обсуждается в публичной плоскости. Это необычно — и в кризис 2008 года, и в кризис 2014–2015 годов рубль (и Минфин) реагировали быстрее.

Отсутствие быстрой реакции можно объяснить двумя гипотезами:

монетарные власти не верят в долгосрочное падение поступлений от продажи нефти и просто заняли выжидательную позицию. Дефицит бюджета покрывается за счет бюджетного правила, благо размер накопленных резервов достаточно велик. Есть возможность «купить время». А там, глядишь, и конъюнктура нефтяного рынка улучшится;
в СССР традиционно старались придерживать непопулярные решения до прохождения «красных дат календаря» — вроде всенародных голосований. В этом случае до 2 июля об опасности девальвации рубля можно точно не беспокоиться.
Второй вариант перестанет быть интригой уже скоро. С первым — сложнее. Расход валюты в рамках исполнения бюджетного правила не очень велик. Соответственно, секвестр бюджета можно надолго отложить.

Бюджетное правило обеспечивает стабильность экономики и снижает чувствительность рубля к колебаниям на рынке нефти. Если цены на нефть марки Urals опускаются ниже $42,4 за баррель, Банк России продает валюту из Фонда национального благосостояния (ФНБ) на внутреннем рынке, повышая таким образом спрос на рубли. Если цена нефти выше этой отметки, ЦБ, наоборот, закупает доллары для ФНБ.

Однако есть еще одно обстоятельство, которое позволяет предположить, что сохранять статус-кво, просто выполняя бюджетное правило, российские монетарные власти скоро перестанут. Это — крайне негативное отношение к дефициту бюджета. С самого начала 2000-х, как только экономика оправилась от шока 1998 года, а цены на нефть стали расти, тут же началась борьба за сбалансированный бюджет.

Особенно впечатляющих успехов удалось добиться в бытность министром финансов России Алексея Кудрина: бюджет стал профицитным, удалось сформировать крупные валютные резервы. Эти резервы сильно выручили и в 2008 году, и в 2015-м. И слишком долго тратить эти резервы, не предпринимая никаких действий, никто не решится. Пример 1998 года (а тогда резервы были истрачены полностью) слишком силен, чтобы игнорировать опасность.

Контролируемая девальвация

Дефицит бюджета можно снизить двумя способами: повысив доходы, в том числе за счет ослабления рубля, или снизив расходы. Оба способа имеют свои издержки.

Ослабление рубля помогает экспортерам и федеральному бюджету, а также тому бизнесу, который реально конкурирует с импортом. Но оно же больно бьет по импорту и разгоняет потребительскую инфляцию. Надо учитывать, что около трети потребительской корзины среднего россиянина составляют импортные товары.

Так что прибегать к такому сильному средству, как девальвация, следует с осторожностью. Но и обойтись без него не удастся, ибо это единственный способ поднять конкурентоспособность российских производителей в глобальной конкуренции. Хоть на внешних, хоть на внутренних рынках.

Сокращение бюджетных расходов опасно другим: степень огосударствления экономики России очень велика. До 70% россиян прямо или косвенно получают деньги от государства. Имеются в виду не только бюджетники и чиновники, но и работники коммерческих структур, тесно сотрудничающих с госсектором. Сокращение расходов ставит под удар очень много рабочих мест. Если их сильно «порезать», то это будет чревато нарушением социальной стабильности. Решиться на это при наличии значительных резервов еще сложнее, чем на девальвацию.

Из двух зол выбирают меньшее. Наиболее вероятный сценарий — после 2 июля плавное и постепенное ослабление рубля. В идеале курс должен стабилизироваться на такой отметке, при которой дефицит снизится до условно безопасных 3%. А колебания российской валюты могут происходить в очень широком диапазоне. В качестве грубых ориентиров можно использовать два уровня — от ₽60 за доллар в случае появления вакцины и быстрого восстановления спроса на нефть до ₽90 в случае новых внешних шоков, например второй волны пандемии.

Круглые числа всегда воспринимаются более значимыми, и этот психологически важный рубеж монетарные власти постараются удержать. Вспомним, что, когда 20 марта 2020 года курс доллара превысил ₽80, ЦБ сразу вмешался в ситуацию и использовал механизм бюджетного правила. Слишком быстрая девальвация может спровоцировать банковскую панику.

Источник: https://quote.rbc.ru/news/article/5ef452439a794798b1c75354

в думе одобрили прокурорский законопроект об увеличении числа дольщиков — ИА «Версия-Саратов»

Сегодня в Саратовской областной думе состоялось заседание рабочей группы комитета облдумы по строительству и ЖКХ. Участники рассмотрели законопроект прокурора области Сергея Филипенко. Напомним, его суть заключается в расширении списка категорий людей, которых можно считать обманутыми дольщиками. В него предлагается включить тех, кто заключил и исполнил договоры с застройщиками на условиях рассрочки оплаты. Инициативу представил старший помощник прокурора Саратовской области Иван Гусев.

Депутат Александр Анидалов (КПРФ), выслушав выступающего, заявил, что поддерживает инициативу, но уточнил: «Вы сказали, что они (новые обманутые дольщики — прим.ред.) в этом случае могут рассчитывать на меры соцподдержки, в том числе на финансовые меры. Но вы говорите, что не потребуется дополнительных расходов из областного бюджета. Как это возможно?». «Поддержка может быть оказана инвестором, которому область на льготных условиях предоставляет земельные участки», — заявил Гусев. По его словам, компенсации тем, кто не полностью выплатил стоимость квартиры, будут определяться пропорционально затраченным средствам и «выкупленным» метрам.

Александр Анидалов

«А если он 5 квадратных метров проплатил?» — уточнил депутат Александр Санинский («Единая Россия»).

«Допускается увеличение площади, либо замена на денежную компенсацию. Естественно, квартиры в 5 квадратных метров не может быть. В данном случае выплачивается денежная компенсация», — ответил Гусев.

«Земельные участки тоже имеют стоимостную величину», — напомнил Анидалов.

«На бюджете это не отразится», — заверил прокурор.

Депутат Станислав Денисенко (ЛДПР) поинтересовался, будет ли учитываться инфляция. Начальник отдела контроля и надзора за долевым строительством министерства строительства и ЖКХ региона Наталья Согомонова сообщила, что «в законе установлена формула, от которой мы не можем отходить». «Индексация применяется, когда предоставляется денежная компенсация за каждый год, когда квартира должна быть предоставлена», — пояснила чиновница.

Леонид Писной

Депутат Леонид Писной («Единая Россия») спросил, что будут делать с людьми, которые в свое время не вошли в ЖСК и не получили квартиру. Притом дом, в котором приобреталось жилье, перестал быть проблемным и был достроен. «Сейчас нет проблемного дома — они нам пойдут целыми рядами. Мы под них будем искать инвестпроект, но проблемного объекта нет», — объяснил парламентарий, заметив, что такие семьи, в частности, есть в Балаково.

Участники заседания поинтересовались, сколько новых обманутых дольщиков появится в регионе. Однако Гусев заметил, что подсчитать их число невозможно. «Нет шансов, что мы с ними решим вопрос», — констатировал Писной. «Сейчас эти люди не могут даже прийти и записаться в реестр обманутых дольщиков. Из двух зол выбирают меньшее. Это все равно обманутые люди, которым необходимо помогать. У Саратовской области нет денег, чтобы дать жилье всем детям сиротам. Это же не значит, что их не надо защищать», — заметил Гусев. «У нас много денег, вы не думайте, что область нищая. Если закон примем, вы отчитаетесь — и молодцы. А сотни людей могут прийти на прием к нам», — добавил Писной. Он предположил, что компенсацию можно было бы давать только тем дольщикам, которые выплатили уже более 50% от стоимости квартиры. «Как бы они на шею не сели», — сказал народный избранник. «Они на шею не сели. Они обманутые люди. Похоже, вместе с законом нам нужно было искать инвестора. Сейчас мы приводим закон в соответствие с конституционными принципами», — парировал Гусев

«Война план покажет», — сдался Писной.

В итоге законопроект был одобрен и направлен на заседание комитета.

Насколько эффективны референдумы сегодня? — BBC News Русская служба

15 мая 2015

Автор фото, epa

Подпись к фото,

На референдуме в сентябре 2014 года шотландцы с небольшим перевесом проголосовали «против» независимости

Шотландская национальная партия может в одностороннем порядке инициировать проведение референдума о независимости Шотландии — напомним, в сентябре прошлого года шотландцы уже проголосовали против.

Накануне выборов лидер партии Никола Стёрджен неоднократно говорила, что вопрос о новом референдуме не будет стоять на повестке дня, пока обстоятельства существенно не изменятся.

Таким обстоятельством может быть выход Британии из ЕС.

Референдум по этому вопросу должен пройти в стране до конца 2017 года.

А на минувшей неделе о возможности референдума о членстве Греции в еврозоне заговорили в Афинах.

Насколько эффективен плебисцит сегодня?

Ведущий «Пятого этажа» Михаил Смотряев беседует с профессором международной политики Университета Кента Еленой Коростелевой.

(Загрузить подкаст передачи «Пятый этаж» можно здесь.)

Михаил Смотряев: Вопрос у нас сегодня, скорее, философского свойства. Кроме уже названных, 6 сентября будет референдум в Польше. Там, правда, вопросы попроще. Но нас интересует, насколько действенна в современном мире подобного рода схема народного волеизъявления?

Общероссийские референдумы не проводились уже много лет, с 1991 года. Если сегодня любой вопрос вынести на референдум, его результаты можно легко предвидеть — в зависимости от того, что покажет телевидение. И с некоторыми натяжками этот принцип справедлив и в Британии тоже?

Елена Коростелева: Конечно. Вы очень правильно задали вопрос. Но это вопрос сложный. Чем более развито общество, тем сложнее в нем проводить референдумы в первоначальном значении этого слова. Вообще это очень неэффективный и несовершенный механизм. Мы не можем гарантировать полную явку голосующих. Поэтому те, кто все-таки пришел, могут исказить мнение всего населения, поскольку их мнение распространяется на все население страны. А у тех, кто голосовать не пришел, мнение может быть совсем другое. А не пришли они потому, что не видят в референдуме эффективного метода воздействия на правительство.

Во-вторых, даже сами голосующие могут неточно выразить свое мнение. В этом плане результаты выборов несколько точнее. Там у людей есть несколько вариантов. На референдуме мы выбираем между «да» и «нет», то есть, фактически выбора нет. А если кто-то хочет сказать «да, но не сейчас, а в будущем», такой возможности нет. Референдум не предполагает фиксировать спектр мнений. Плюс технические моменты – как сформулирован вопрос, дает ли он полное понимание ситуации, и вопрос можно сформулировать так, что население может не до конца его понять.

М.С.: Здесь хороший пример – референдумы по Лиссабонскому договору, проекту европейской конституции. Он провалился практически везде. И политики, которые хотели иметь европейскую конституцию, объясняли это тем, что «народу неправильно разъяснили». А вопрос участия – сложный.

В некоторых прогрессивных странах, например, в Бельгии, неучастие в выборах карается штрафом. Но если вы не пошли на референдум, значит, обсуждаемый вопрос вам безразличен, следственно, вашим мнением можно пренебречь. Господин Вебер, развивая свою теорию элитарной демократии, указывал, что понятия «мудрость народа», «воля народа», которые восходят к классической демократии, даже в современном ему мире утратили в большой мере свое значение.

Теперь население стран, где проводятся референдумы, живет в городах, разброс мнений по всем вопросах колоссален, и свести это к одному простому вопросу, на который можно ответить «да» или «нет», практически невозможно. Поэтому задача такого плебисцита состоит в том, чтобы выбрать руководство из числа элиты и делегировать ему все права. То есть, типа выборов вождя в первобытном обществе. Видимо, современные политики так это и понимают, поэтому референдумы проводятся нечасто.

Е.К.: Вы говорите о меритократии, то есть, люди, приходящие к власти, имеют что-то, что по-английски называется merit – они имеют определенных уровень образования, информированности, понимания, они могут выступать в качестве представителей определенного слоя населения. Но это только одна форма демократии, популярная в некоторых странах. В Британии вариант иной.

Во многих странах популярна теория Мэдисона, который верил в развивающуюся демократию. Если у людей есть доступ к образованию, то со временем и осведомленность, и уровень критического восприятия мира можно повысить. Но как и в любой теории демократии, особенно при использовании инструмента референдума, возникает целая палитра нюансов. Когда выбор только между «да» или «нет», многие выбирают меньшее из двух зол.

Во-вторых, в современном обществе разрыв между теми, кто правит, и управляемыми огромный. Референдумы в современном обществе особенно опасны, потому что позволяют манипулировать мнением населения, потому что количество средств массовой информации огромно.

Имеется поверхностное мнение, но собственная критическая точка зрения может отсутствовать. Выброс большого количества информации позволяет манипулировать ее потоками. Например, прошлогодний шотландский референдум. На волне энтузиазма многие голосующие выбрали «да».

М.С.: Голосовали сердцем, а не головой.

Е.К.: А рациональный выбор отсутствовал. Не было просчета стратегии выживания Шотландии в экономическом плане, как согласовать это с членством в ЕС, и так далее.

М.С.: Это и есть предмет нашего разговора. Сейчас с помощью не только телевидения, но и разных форм интернета воздействие на людей огромного количества сведений направляет их в ту или иную сторону. И мнение господина Чурова, заявившего, что референдум в Шотландии был сфальсифицирован, представляется не столь несправедливым. Слово сфальсифицирован сильное, но говорить, что он стопроцентно выражает настроения внутри Шотландии, не приходится.

Элемент манипуляции, безусловно, имеет место, хотя и не так, как в России. Но это беда любого выборного процесса. Например, концепция партиципационной демократии, которая предполагает более активное участие граждан в создании выборных институтов – там та же самая проблема. И когда вы говорите о повышении уровня образования голосующих граждан, с одной стороны, это правильно – образованные граждане легче разберутся в предлагаемом документе. С другой стороны, спектр мнений будет расширяться до бесконечности.

У образованного человека будет свое мнение, отличное от соседского. То же и с выборами – избранное правительство не выражает мнения большинства, потому что оно не участвовало в выборах.

Е.К.: Да, хотя мы развиваем демократию уже более двух тысяч лет, она все равно остается несовершенной. Выборы дают возможность учесть различные нюансы, а референдум – нет. Результаты референдума можно признать репрезентативными только в том случае, если проводилась долгая и целенаправленная кампания образования общества, чтобы у людей сформировалась уверенность в том или ином выборе.

М.С.: Если референдум проведен по всем правилам, тогда можно говорить, что он репрезентативен. Даже если разница на один процент. Если посмотреть на прошедшие на прошлой неделе выборы в Британии, там есть целый список партий, которые не прошли в парламент, за которые голосовали сотни, а то и тысячи человек. Это как раз тот широкий спектр мнений.

Что было бы, если бы они, согласно пропорциональной системе, были представлены в парламенте? Сформированное таким парламентом правительство было бы абсолютно неработоспособным. В этом плане результаты выборов по многоступенчатой схеме, которые приняты в западных демократиях, вряд ли можно считать более репрезентативными, чем результаты любого референдума?

Е.К.: Это зависит от того, как мы понимаем идею репрезентативности. С этой точки зрения британская система выборов неэффективна – правительство формирует та партия, которая набрала большинство голосов. Так что здесь спектр мнений не представлен. Другая точка зрения, как это воспринимается издревле в России, — это представление количества. С этой точки зрения получается, что британская мажоритарная система достаточно представительна.

Я считаю, что надо дать возможность всем сформулировать свою точку зрения и потом искать консенсус. В дебатах рождается истина. Это поиск оптимальных выходов. Коалиционные правительства, которые успешно функционируют, например, в Германии, показывают высокий уровень репрезентативности, представлены разные слои населения, и в то же время есть возможность через обсуждения и компромиссы достигать наиболее приемлемого решения.

М.С.: С этим сложно согласиться. Коалиционные правительства функционируют на основе компромисса, но между членами коалиции. Мнение всех остальных не учитываются. Да и сделать это невозможно. И в этом слабая сторона демократии. Решение, приемлемое для всех – идеальный вариант. Пытаться учесть интересы всех – значит, не выполнить интересы никого.

Е.К.: Все зависит от исходной точки зрения. Вот ЕС, например, самые глобальные вопросы пытается решить консенсусом. Если есть хоть один воздержавшийся, процесс обсуждения продолжается. Я за то понимание репрезентативности, которая предполагает большую палитру мнений. Та же пропорциональная система повышает конкурентоспособность партий.

Во-вторых, она дает возможность сформировать правительство, которое будет представлять разные точки зрения. В-третьих, это правительство должно будет найти консенсус, а поиск консенсуса – это образовательный процесс. Итоговый результат не совсем будет отражать точки зрения, с которыми эти представители пришли к власти.

М.С.: Более того, он совсем не будет отражать эти точки зрения.

Е.К.: Мы все живем в мире компромисса. И в итоге, через дискуссию, мы должны пытаться найти выход из создавшейся ситуации.

М.С.: Согласен, но помогает ли в этом конкурентная система партий? Выборы, предвыборная кампания, да и вся деятельность победивших и проигравших в течение срока пребывания у власти подчинена одной цели – как выиграть или не проиграть следующие выборы. Реальные проблемы страны, особенно долгосрочные, которые не укладываются в один-два парламентских срока, остаются без внимания. Накануне выборов делаются громкие заявления, а после выборов об этом все забывают.

Е.К.: Это недостатки демократии. Но, с другой стороны, те заявления, сделанные вначале, если не выполняются, то они возвращаются бумерангом. Мы видим, как пострадали либеральные демократы, которые не смогли отстоять свою точку зрения. То, что делают партии, придя к власти, все равно потом на них отражается и на успехе их на следующих выборах. Процесс легитимизации очень важен.

То, что кандидат обещает, он должен разъяснять своим избирателям, общаясь с ними – что уже достигнуто, чего еще можно достичь. Партия, придя к власти, думает о следующих выборах – как им общаться с тем же электоратом, чтобы показать, насколько успешны они были в реализации своего мандата.

М.С.: Но тут два варианта – можно выполнить свои обещания, а можно сделать новые предвыборные обещания. И последние лет 15 именно это происходит в Британии.

Е.К.: Если ты пообещаешь много, и не выполнишь ничего, кто в результате пострадает? Электорат придет на выборы и спросит, где результаты. Партии должны думать о том, что реально выполнить. Это достаточно рациональный процесс, они не могут наобещать горы. Но мы ушли от вопроса референдума!

М.С.: Да, потому что в середине нашего разговора выяснилось, что это система весьма несовершенная.

Е.К.: Взгляды ученых на эту проблему расходятся. Я отношусь к тем, что считает референдум инструментом прямой демократии, и в современном обществе он неэффективен. Другое дело вече в общине 30-40 людей.

М.С.: Судя по тому, как охотно сейчас в Европе инициируют референдумы по тем или иным вопросам, мы с вами в меньшинстве. Политики к нам не прислушиваются – ну и пусть, на следующих выборах они сами от этого и пострадают.

В США разгорается скандал вокруг экс-советника Трампа по нацбезопасности Майкла Флинна

Отношения американского президента с собственной разведкой, которые и без того довольно натянутые, сейчас может обострить еще один скандал — вокруг экс-советника Трампа по нацбезопасности Майкла Флинна. В распоряжении СМИ появились материалы, указывающие на то, что методы, которыми ФБР добивалось от Флинна показаний по делу о мнимых связях Трампа с Россией, это если не шантаж, то как минимум давление.

Вокруг Федерального бюро расследований назревает новый скандал из-за того, что в прессу утекли записки агентов ФБР, рассекреченные федеральным судом. Речь идет о деле бывшего советника по национальной безопасности президента Майкла Флинна.

«Джеймс Коми войдет в историю как самый коррумпированный директор ФБР. Он уничтожил репутацию бюро своими действиями», — заявляет журналист Шон Дэвис.

Досье. Трамп уволил Коми еще в 2017 году. Именно с его подачи в США был назначен специальный прокурор для расследования несуществующих связей американского лидера с Россией. А первой жертвой стал отставной генерал Майкл Флинн. Его обвинили в том, что не до конца раскрыл содержание телефонных разговоров с бывшим послом России в США Сергеем Кисляком. Агенты допрашивали Флинна в Белом доме. А до этого обсуждали свою стратегию в бюро. Попутно записывая идеи:

«Какова наша цель? Правда или признание. Или заставить его солгать, чтобы мы могли добиться уголовного преследования и его увольнения?»

Другими словами, агенты хотели заманить Флинна в ловушку — утверждает теперь защита. Так и вышло. Разговор с российским послом фактически использовали как предлог. В том что один политик звонит другому ничего криминального нет. Поэтому Флинна по сути обвинили в том, чего он не сделал — то есть не рассказал все подробности беседы вице-президенту Пенсу.

«Я думаю, что это было ненамеренно и это нельзя считать попыткой ввести заблуждение», — говорит Майк Пенс.

Однако агенты ФБР обвинили Флинна во лжи. Далее всплывают еще более интересные детали. Юристы убеждали генерала пойти на сделку со следствием по принципу «из двух зол выбирают меньшее» — он сам это подчеркивает в обращении к суду:

«В конце ноября 2017 года мои адвокаты предупредили, что если я не признаю вину — мне предъявят обвинения по нескольким статьям. Кроме того, под следствием может оказаться мой сын — Майкл Флинн-младший. Они подчеркнули, что мне потенциально грозит 15 лет тюрьмы».

Флинн и его сын через консалтинговую фирму помогали лоббировать интересы Турции. И вовремя не сообщили об этом в американский минюст. Прокуроры по сути шантажировали советника Трампа тем самым законом, в нарушении которого когда-то обвинили и россиянку Марию Бутину.

Но как только Флинн пошел на сделку со следствием — претензии в рамках закона об иностранных агентах были сняты. По крайней мере так он сам утверждает. Приговор должны были вынести здесь, в суде округа Колумбия, еще полтора года назад, но этого до сих пор не произошло.

За это время тех, кто вел дело Флинна — со скандалом уволили из ФБР. В том числе — заместителя директора бюро который как выяснилось сливал секретные документы в прессу. А его подчиненные в СМС-переписке вообще открыто критиковали Дональда Трампа.

Сторонники президента не раз утверждали, что в бюро по сути зрел заговор. Флинн был одним из самых близких советников Трампа. А значит — удобная мишень. Хозяин Белого дома высказался о последних разоблачениях.

«Если вы посмотрите на эти опубликованные записки, увидите, что это полное оправдание. Грязные копы в верхушке ФБР — и вы знаете их имена не хуже меня — нечестные люди. Посмотрим, что будет дальше. С генералом Флинном обращались так, как ни с кем не должны обращаться в этой стране», — сказал Дональд Трамп.

Трамп заявил: Флинн может вернуться в Белый дом. Очевидно — после завершения суда. А пока генерал намерен расторгнуть сделку со следствием.

Марина Снежная — Из двух зол выбирают меньшее читать онлайн бесплатно

Марина Снежная

Мой демонический босс. Книга 1. Из двух зол выбирают меньшее

От духоты я уже плавилась вместе со всем этим огромным городом, расстилающимся перед глазами. Шла по широкому проспекту чуть ли не с высунутым языком, как бродячая собака. Больше всего на свете хотелось поскорее избавиться от черного уродливого балахона, доходящего до пят. Представляю себе, как неуместно я смотрелась посреди лета в такой вот одежде. Пот с меня уже ручьем лился. Голова под черным париком нестерпимо зудела, а боевой раскрас уже самым натуральным образом стекал по лицу.

Мельком глянув на себя в зеркальную витрину, мимо которой как раз проходила, чуть не отпрянула. Ужас-то какой! Но в таком виде меня точно не узнают те, кого муженек мог послать за мной в погоню. Еще бы! Узнать в этом исчадии, словно только что выбравшемся из ада, забитую серую мышку было трудно. И я невольно улыбнулась своему отражению, растянув в чудовищном оскале черные губы. Тут же на задний план отошли и жара, и нелепый костюм готки. Душу охватило самое настоящее ликование. Я едва удержалась от того, чтобы не пуститься в пляс, распугав при этом и так с неодобрением косящихся на меня прохожих.

Я свободна! Свободна! Как же замечательно быть свободной! В голове тут же возникли строки из известной песни, полностью отражающие мое состояние сейчас: «Я свободен, словно птица в небесах. Я свободен, я забыл, что значит страх…» И хотя этот самый страх я все еще не забыла, да и вряд ли когда-нибудь до конца от него избавлюсь… Но уже сейчас на душе становилось

гораздо легче и дышалось полной грудью. Пусть даже воздух сейчас обжигал легкие и казался удушливым.

— Я никогда больше не вернусь к тебе, Андрей! — беззвучно прошептала я, словно заклинание.

Повторяла эти слова снова и снова, таща за собой небольшой чемоданчик на колесиках. Единственное, что взяла с собой, покидая теперь уже бывшего мужа. Хозяина жизни. Моего тирана и мучителя на протяжении бесконечно долгих трех лет. И пусть не такого уж и бывшего, но я знала, что не вернусь к нему никогда. И плевать, что денег, которые у меня с собой, хватит лишь на пару месяцев жизни здесь, в Москве. Не пропаду. Если понадобится, буду листовки разносить или дворы мести. Никакой работы я не боялась. И ничто не казалось унизительным после всего, что пережила из-за моего благоверного. Зубы сами собой стиснулись так, что едва не заскрипели. Наверное, мое лицо сейчас казалось и вовсе устрашающим, потому что идущая навстречу старушка-пенсионерка охнула и перекрестилась. Я тут же заставила себя растянуть губы в улыбке. Больше никогда не позволю мыслям об Андрее портить мне настроение! В этой новой жизни буду смелой, уверенной, идущей по жизни с улыбкой и боевым настроем!

Целых пять минут я бодро шагала, сохраняя на лице торжествующую улыбку. А потом энтузиазм начал несколько угасать. Все это, конечно, хорошо. Эйфория от побега и все-такое. Но вот реально, куда мне идти, я даже не представляла. Ни родственников, ни знакомых в Москве не было. А сколько здесь стоит номер в гостинице или съемное жилье, представить страшно. Но ночевать где-то надо. Не идти же обратно на вокзал и не располагаться на лавочке в парке.

Кусая губы, я раздумывала над тем, чтобы спросить кого-то из прохожих, где здесь недорого можно жилье снять. Даже остановилась на какой-то остановке, рассудив, что заодно и посоветуют, как добраться до места назначения. Не знаю, что заставило глянуть на доску объявлений, приколоченную к остановке. Ощущение возникло странное. Будто под дых ударило. А ведь, подходя, даже не смотрела в ту сторону. Но теперь ноги сами поднесли туда, где ярким белым пятном висело объявление. Вообще, по правде сказать, таких там было множество. И это ничем от остальных не отличалось. Стандартное, набранное темным шрифтом на белой бумаге. Но я не видела ничего больше. Будто даже шум городского транспорта и говор людей на остановке стал приглушеннее.

Объявление гласило следующее: «Требуется сотрудник, можно без опыта работы. С проживанием и достойной зарплатой. Собеседование по адресу…» Я даже моргнула несколько раз, словно не веря собственной удаче. Даже нарочно не придумаешь! Никаких других требований не было. Такая работа — это просто спасение для меня сейчас. Тем более с проживанием. Конечно, тут же возникли мысли о подвохе. Ну, не бывает так в жизни! А даже если бывает, то на такое объявление претендентов будет хоть отбавляй. Один шанс из тысячи, что возьмут именно меня.

И все же я, как завороженная, оторвала листочек с адресом и некоторое время задумчиво разглядывала. Странно, что контактного телефона составители объявления не оставили. Даже не позвонишь и не спросишь, в чем конкретно заключается работа. Но я уже точно знала, что пойду на собеседование. У меня просто выхода другого нет. И, мотнув головой, с улыбкой направилась к одной из женщин, стоящих на остановке.

Оказалось, что нужная контора (или что там находится по тому адресу) располагалась всего лишь в десяти минутах ходьбы отсюда. Даже ехать никуда не придется! Центр города, удобная развилка. Если и дальше мне будет так везти, как утопленнику, впору задуматься. Уж не ожидать ли в ближайшее время какой-то черной полосы? Хотя… Три последние года, что я провела в родном городе, иначе как черными-пречерными назвать трудно. Должно же было и мне когда-нибудь повезти. Так что я вполне заслуженно могу наслаждаться прелестями вновь повернувшейся ко мне личиком Фортуны.

И все же, когда оказалось, что в адресе указан не офис, а квартира в обычной пятиэтажке, это внушило тревогу. Дом был старый, но в довольно сносном состоянии. Чистенький дворик, благообразные бабульки на лавочке у подъезда. Все вполне прилично. Повинуясь нахлынувшему чувству благоразумия, я все же не стала сразу лезть на рожон. Остановившись возле лавочки, вежливо поздоровалась с тремя бабульками. Видно было, что мой вид не внушил им сильного восторга, но старушки все же ответили на приветствие.

— А вы не подскажете, где находится пятнадцатая квартира?

— Дык тут, деточка, — сказала полностью седая, похожая на одуванчик из-за кудрявых, торчащих во все стороны волос, женщина. — В этом подъезде. На четвертый этаж поднимись…

— Спасибо. А не скажете, кто там живет?

— Машка живет, — поддержала разговор другая — худая, как щепка, в пестром платочке. — А ты ей кем приходишься?

Все больше подозревая, что попала явно не туда, смущенно откликнулась:

— Да никем. По объявлению я…

— А, понятно тогда! — обрадовалась третья бабушка, такая полная, что одна занимала половину лавочки. Ее товаркам приходилось делить остаток места. — Она ж вроде съезжать собирается. Квартиру сдавать будет.

Меньшее из двух зол

Термин меньшее из два зла используется с 1400-х годов и может быть отнесен к конкретному автору, хотя концепция, вероятно, намного старше. Мы рассмотрим значение словосочетания меньшее из двух зол, откуда оно взялось и несколько примеров его использования в предложениях.

Выражение меньшее из двух зол используется, когда человек сталкивается с двумя выборами или альтернативами, обе из которых плохи. меньшее из двух зол означает выбрать менее плохую альтернативу. Термин меньшее из двух зол может описывать дилемму, которая представляет собой сложную проблему, в которой оба решения глубоко ошибочны. Ни одна из альтернатив не удовлетворит полностью того, кто делает выбор, или любая альтернатива каким-то образом навредит тому, кто делает выбор. Идиома между камнем и наковальней чем-то похожа, поскольку означает столкновение с дилеммой, которая дает выбор только между двумя неприятными альтернативами.Еще одна близкая по смыслу идиома — между дьяволом и глубоким синим морем, которая указывает на выбор между двумя опасными альтернативами. Непонятная идиома между Сциллой и Харибдой восходит к греческой истории об Одиссее, который должен был выбрать, с каким чудовищем противостоять: Сцилле или Харибде. Одиссей решил вступить в бой со Сциллой, что привело к потере нескольких моряков, а не всего корабля. Фраза The Щеть Две Соз получено из концепции, создаваемой Томасом А. Кемписом в начале 1400-х годов в его работе Имитация из Христа : «Из двух звлений, всегда следует выбирать меньшее.Посему, чтобы избежать грядущих вечных наказаний, старайся терпеливо сносить настоящие беды ради Бога». Концепция обращается к неоднозначности многих ситуаций, где нет изначально хорошего или морального выбора. Фома Кемпийский жил примерно на рубеже пятнадцатого века и был членом Современной преданности, популярного в то время духовного движения. Подражание Христос является одним из самых читаемых христианских текстов и по сей день.Первоначально термин меньшее из два зла относился только к моральному выбору. Сегодня этот термин может также применяться к более приземленным ситуациям, например, к выбору того, есть ли тако с высоким содержанием жира или шоколадный батончик с высоким содержанием сахара. Ни один из вариантов не подходит вам, и это ситуация, в которой нужно выбрать меньшее из двух зол .

Примеры
Такой кандидат может еще раз убедить многих колеблющихся избирателей в том, что президент Трамп — меньшее из двух зол.(Гаффни Леджер)
«Положение об одном объекте, застрявшее в конституции нашего штата, было внесено туда именно для того, чтобы исключить и предотвратить ситуации, с которыми мы сейчас сталкиваемся, когда нам приходится бороться и взвешивать какое-то большее благо или выбирать меньшее из двух зол», — сказал он. сказал. (The Charleston Gazette-Mail)
Как мы дошли до того, что Бухари, меньшему из двух зол в 2015 году, не удалось повысить уровень до ангела, которого знают нигерийцы? (Репортеры Сахары)
Но некоторые республиканцы, выступающие против расширения Medicaid, считают законопроект меньшим из двух зол.(Трибьюн Солт-Лейк-Сити)
«Вывешивание — меньшее из двух зол, и мы готовы сделать это, чем сократить рабочие места и услуги». (Телеграф Гринок)

Заблуждение «Меньшее из двух зол»

Жизнь смешанная. Мы все вынуждены брать блох с собакой. Много. Каждый день вы выбираете лучшее из несовершенных вариантов — «меньшее из двух зол», как говорится. И вы делаете это со зрелым признанием того, что такова жизнь.Мы не получаем всего, что хотим.

Некоторые говорят, что на этих выборах нас заставляют голосовать за меньшее из двух зол, а значит, мы все равно выбираем зло. Поэтому говорят, что лучше вообще не голосовать или голосовать за какого-то другого кандидата, более близкого к вашему идеалу, даже если у него нет шансов на победу и он может привести к власти «большее из двух зол».

«Меньшее из двух зол» — это, по большей части, неправильное название. Конечно, бывают моменты, когда мы на самом деле выбираем из двух зол.Например, в Sophie’s Choice Софи была вынуждена нацистами увидеть, как одного из двух ее детей убили.

Но не следует чрезмерно обобщать концепцию. Меньшее из двух зол действительно должно называться меньшим из двух разочаровывающих вариантов. Вы надеялись на варианты, более близкие к вашему идеалу, но это не то, что у вас есть. Это не обязательно означает, что все ваши варианты плохие. Возможно, ваши варианты просто разочаровывают. Или, возможно, один злой, а другой просто разочаровывает.

Подумайте, в какой беспорядок вы бы превратили свою жизнь, если бы назвали все варианты выбора между разочаровывающими вариантами «меньшим из зол» и поэтому отказались поддерживать зло, выбирая один из вариантов.

Ваша работа не идеальна, верно? Как и альтернативные рабочие места, которые вы могли бы выбрать вместо этого. Так что вы можете назвать свой выбор между «меньшим из зол». Если бы вы отказались поддерживать «зло», вы могли бы стать безработным по принципу перфекционизма. Или вы можете выбрать работу мечты, которую не можете получить.

Ваши романтические отношения далеки от идеальных? Делает ли это вашего партнера меньшим из «злых» вариантов, доступных вам? Если да, то по логике, которую некоторые люди применяют к выборам, вы должны уйти от своего партнера, потому что он или она все еще злой. Вы должны пойти за партнером, которого вы не можете получить, что оставит вас либо в одиночестве, либо с большим разочарованием.

Некоторые люди применяют логику «меньшего из двух зол» в своей повседневной жизни. Они вскакивают и говорят: «Я больше не буду этого терпеть.Никаких компромиссов!» У них это редко заканчивается хорошо.

Так почему же мы применяем эту логику к общенациональным демократическим выборам? Жить в условиях демократии означает идти на компромисс. Почему гордые вдруг переключаются на бескомпромиссное правило, когда большинство из нас знают, что лучше не применять это правило в повседневной жизни?

Ответ, который я чаще всего слышу от друзей, которые настаивают на том, что голосовать за любого из двух возможных кандидатов — зло, заключается в том, что ситуация ужасна. Они взяли все, что могли, и взять больше было бы слишком большим компромиссом.Это компромисс для поддержки зла. Я предполагаю, что это не так, и даже если бы это было так, это не демократия. Демократия — это компромисс.

Я предполагаю, что на самом деле политика — это абстрактное потребительство. Это не практичное потребительство, как покупка автомобиля, когда вы знаете, что застрянете с выбором. Это абстрактный выбор, последствия которого будут неоднозначными. Политика крайне туманна. Мы выбираем кандидатов на основе их характера, потому что ни у кого из нас нет времени на подробный анализ их проблем и политики.Так что это абстрактный выбор. Легко быть перфекционистом абстрактно.

И это потребительство. Мы стали нацией гордых, счастливых покупателей, привыкших к тому, что им говорят, что теперь мы можем ожидать большего и платить меньше.

Часто можем, но ширпотребом, а не людьми. Если вы когда-либо были разочарованы тем, что человек не был более надежным и настраиваемым в соответствии с вашими предпочтениями, возможно, вы ошибочно приняли его за потребительский продукт. Потребительские товары легко адаптировать под свои нужды.

Но люди остаются людьми. Мы вынуждены мириться с вещами от людей, которые мы никогда бы не потерпели в потребительских товарах. Мы бы потребовали обновления.

Абстрактное потребительство на президентских выборах, насколько я могу судить, в значительной степени является причиной того, что некоторые люди называют выборы на следующей неделе выбором между меньшим из двух зол, не замечая, что на самом деле они имеют в виду меньшее из двух разочаровывающих вариантов. .

И растущее разочарование тоже большая часть этого.Нелегко отказаться от завышенных ожиданий. Мир очень быстро стал разочаровывающе сложным. Вполне вероятно, что в нашей жизни мы никогда больше не увидим более простые и счастливые варианты нашей юности. Подумайте о количестве и разнообразии разочаровывающих выборов, с которыми наша страна столкнулась только за последние восемь лет. Мы к этому не привыкли.

Президент — лидер, но также и громоотвод. Мы виним их во всем, в том числе во многих вещах, на которые они мало или совсем не влияют.Президент — главный козел отпущения.

Многие из нас разочарованы количеством потворствующих политиков. Но это потворство — скорее симптом наших завышенных нескорректированных ожиданий и абстрактного потребительства, чем недостатков политического характера. В наши дни нельзя бороться за пост президента без сводничества, в том числе мета-сводничества — сводничества о сводничестве, говоря: «Вы хорошие, честные люди. Вы не хотите потворствовать. Тебе нужен только прямой разговор, и это все, что ты когда-либо получишь от меня.

Это тоже разочаровывает, но не зло. Просто некоторые из блох, которые мы должны взять с собакой демократии. Разочарован или нет, выходите и голосуйте — за наименее разочаровывающий из доступных вариантов.

Принцип меньшего из двух зол: миф или библейский?

«Я проголосовал за меньшее из двух зол». «Я выбрал меньшее из двух злых вариантов». «Иногда из двух зол нужно выбрать меньшее». Вероятно, мы слышали или говорили одну из этих фраз в прошлом году.Поскольку мир становится все более опасным, и в прошедший сезон выборов многим из нас пришлось выбирать между тем, что мы считали меньшим из двух зол. Но встречается ли эта фраза где-нибудь в Библии?

Подобно фразам «время лечит все раны» и «Бог не даст вам больше, чем вы можете вынести», мы не можем найти нигде в Писании слов: «Когда вам нужно принять трудное решение, выберите его». меньшее из двух зол». В этой статье мы углубимся в происхождение этой фразы, выясним, противоречит ли это высказывание тому, что говорит Библия, и должны ли мы действительно выбирать между меньшим из двух зол.

Что означает меньшее из двух зол?

Значение выражения «меньшее из двух зол» по сути означает, что человек, оказавшись перед трудным выбором между двумя плохими вариантами, должен выбрать менее злое. По человеческим меркам у нас есть разные наказания за разные грехи. Мы знаем, что тот, кто ограбил магазин, получит меньше тюремного срока, чем тот, кто совершил непредумышленное убийство.

Эта фраза появляется, когда нам нужно сделать трудный звонок. Может быть, нам придется выбирать между ложью или воровством.Или, возможно, у нас есть два выбора между двумя политиками, которых мы считаем коррумпированными.

В любом случае, эта фраза, по сути, говорит о том, что у зла есть иерархия и что, когда это применимо, нам нужно выбирать меньший из грехов.

Происхождение слова «меньшее из двух зол»

Поскольку эта фраза возникла не в Библии, когда она впервые вошла в наш жаргон? Хотя мы не знаем точного происхождения, мы знаем, что древнегреческое стихотворение содержало мантру, похожую на эту фразу, согласно словарю.ком. Он вошел в английский жаргон в 1300-х годах благодаря Чосеру и его Troilus and Cressida. Эта фраза, кажется, не вошла в моду и не вышла из нее, а вместо этого остается вечно актуальной. Мы продолжали использовать эту фразу на протяжении веков с большой регулярностью.

В конце концов, мы часто оказываемся, за неимением лучших слов, в затруднительном положении. Иногда кажется, что мы должны выбрать злой вариант. Но действительно ли мы? Что Библия говорит о трудных ситуациях?

Является ли «меньшее из двух зол» библейским?

Короче говоря, нет, мы не встречаем эту фразу в Библии.Несмотря на то, что у людей есть иерархия грехов, мы должны помнить, что все грехи приносят человеку вечное отделение от Бога. В конце концов, его святость уничтожит нашу испорченную природу. Бог видит все грехи одним и тем же: грехом. Инструмент разделения, отделяющий человека от пребывания в вечном раю с Творцом.

Писание, на самом деле, кажется, указывает на полную противоположность этой фразе.

Иакова 4:17: “ Итак, кто знает, что делать правильно, и не делает этого, для того это грех. ”

1 Фессалоникийцам 5:22: “ Воздерживайтесь от всякого зла. »

1 Коринфянам 10:13: « Вас постигло искушение, не свойственное человеку. Бог верен, и Он не допустит, чтобы вы были искушаемы сверх сил, но при искушении укажет и путь избавления, чтобы вы могли перенести его. ”

Короче говоря, меньшее из двух зол представляет собой ложную дихотомию.Даже если может показаться, что мы должны выбрать образ действий, который приведет ко греху, у нас часто есть «путь спасения», как указано в 1 Коринфянам. Часто этот «путь отхода» кажется нам не очень приятным. Например, может потребоваться, чтобы мы сказали кому-то трудную правду вместо лжи. Это может привести к неблагоприятному для нас исходу. Или, если мы выбрали греховную жизнь, «побег» может выглядеть как наказание за наши предыдущие действия. Но Писание ясно дает понять, что мы должны воздерживаться от всякого зла.Да, даже так называемое «меньшее зло».

С философской точки зрения загадка о меньшем зле также вступает на скользкую дорожку. Если мы решим основывать нашу мораль на том, что мы считаем злом или меньшим злом, а не на том, что говорит Писание, наше «меньшее зло» может выглядеть совершенно иначе, чем меньшее зло другого человека. Например, допустим, я считаю сплетни «меньшим злом», но моя подруга «Стейси» считает сплетни большим злом. Тогда мы зашли в тупик, который может разрушить нашу дружбу. Мы должны полагаться на то, что говорит Библия.И Писание говорит нам избегать зла.

Должны ли мы голосовать за «меньшее из двух зол?»

Это, конечно, поднимает неудобный вопрос: должны ли мы голосовать за «меньшее из двух зол», то есть мы считаем, что все кандидаты на выборах испорченный характер. Но мы выбираем того, чьи убеждения тесно связаны с нашими. Многие из нас столкнулись с этим выбором в прошлом предвыборном сезоне, и мы, без сомнения, снова столкнемся с ним в будущем.

Чтобы лучше ответить на этот вопрос, я настоятельно рекомендую прочитать эту статью Рэйчел Доусон.Статья, в которой я сейчас пишу, не может охватить всю глубину, необходимую для решения этой злободневной проблемы. С учетом сказанного, я призываю всех, как это делает Доусон, проанализировать мотивы того, что вы указали в кабинке для голосования. Обязательно молитесь о проницательности и просите Бога о правильном образе действий. Когда дело доходит до голосования, мы, возможно, оказываемся в ситуации жертвоприношения идолам, о которой говорил Павел в 1 Коринфянам 8. Правильное решение может выглядеть так, будто кто-то воздерживается от голосования. Другим правильным решением может быть голосование, основанное на водительстве Святого Духа.Прежде всего, обратитесь к Богу в молитве, чтобы вы могли принять решение в соответствии с его волей.

Что Библия говорит о «меньшем из двух зол»?

Поскольку Писание не призывает нас выбирать меньшее из двух зол, что оно говорит о природе зла в целом?

Исайя 5:20: “ Горе тем, которые зло называют добром и добро злом, тьму почитают светом, и свет тьмою, горькое почитают сладким и сладкое горьким! ”

Мы столкнемся со многими людьми, которые называют зло добром, а добро злом.В таких случаях мы должны воздержаться от мышления этого мира и обратиться к словам Писания. Хотя у Бога есть цель для нас здесь, на Земле, мы не должны забывать хорошо пробежать жизненный забег.

Притчи 8:13: « Страх Господень есть ненависть ко злу. Гордость и высокомерие, и путь лукавого, и коварную речь ненавижу. ”

Бог ненавидит зло. И как христиане (наше имя означает «маленький Христос») мы стремимся стать более похожими на Бога.Поэтому мы также должны ненавидеть зло и избегать его любой ценой.

Ефесянам 6:12: « Ибо наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против космических властей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной. »

Этот стих, вдохновивший Фрэнка Перетти на создание книги This Present Darkness , напоминает нам, что каждый день вокруг нас идет духовная война. Мы ежедневно сражаемся с силами зла.Это означает, что, сталкиваясь с ложной дихотомией «меньшего из двух зол», мы выбираем делать добро. Мы выбираем путь праведности, даже если на первый взгляд нам не нравится, к чему приведет это решение.

Хоуп Болинджер — автор многочисленных публикаций и выпускница программы профессионального письма Университета Тейлора. Более 1200 ее работ были опубликованы в различных изданиях, от Writer’s Digest до Keys for Kids .Она работала в различных издательских компаниях, журналах, газетах и литературных агентствах и редактировала работы таких авторов, как Джерри Б. Дженкинс и Мишель Медлок Адамс. Ее современная трилогия о Даниэле вышла вместе с IlluminateYA. Она также является соавтором дилогии « Дорогой герой », опубликованной INtense Publications. И ее вдохновляющий взрослый роман Picture Imperfect выходит в ноябре 2021 года. Узнайте больше о ней на ее сайте.

Голосовать за «меньшее зло» — плохая идея

ФРИПИК

Концепция «выбора меньшего зла» как бы говорит о том, что когда человек сталкивается с двумя нежелательными (т.е., два неудачных или разочаровывающих) варианта, то этот индивидуум должен выбрать менее «злой» вариант. Но эта схема, которая на первый взгляд кажется простым сравнительным упражнением, на самом деле сложна.

ЕСТЬ ЗЛО
Во-первых, сказать, что есть меньшее зло, значит признать, что есть «зло». Что указывает на наличие идентифицируемого и предпочтительного товара. И что не менее важно, меньшее зло указывает на наличие иерархии. Все это указывает на наличие ценностей и принципов, которым, если действительно придавать им значение, необходимо последовательно следовать.

Или, другими словами, как определить, что есть зло? А затем определить, что делает что-то меньшим злом, чем другое? Какую ценность или вес придают конкретным действиям, чтобы люди могли сравнивать зло? Для этого требуется объективный моральный кодекс, который нельзя применять выборочно или случайным образом. Потворствовать коррупции — это зло. А как насчет поддержки мер, которые разрушают браки или семьи? Убийства, спонсируемые государством, — это явное зло. Но то же самое относится и к поддержке законодательства об абортах.

Другим и более очевидным аспектом выбора меньшего зла является то, что человек фактически признает выбор зла, хотя и оправданного якобы тем, что его считают «меньшим». Но как это согласуется с идеей декларируемого набора ценностей и принципов, которых якобы придерживаются? Дело в том, что если кто-то считает «х» злом, то выбор «х» просто потому, что он кажется меньшим злом, чем «у», не меняет того факта, что они оба по-прежнему злые.

Оксфордский философ-моралист Бернард Уильямс определенно так думал.«Возьмите один из самых известных примеров Уильямса: Джим, исследователь, натыкается на сцену, где 20 человек приговорены к казни. Поскольку Джим — почтенный гость, палач предлагает освободить всех осужденных, кроме одного, если Джим хочет иметь честь убить этого; если Джим откажется, все 20 будут убиты. Осужденные умоляют Джима убить одного из них. Для утилитаристов (конкретных целей критики Уильямса) не имеет значения, что Джим должен кого-то убить — важно то, что либо 20 человек умрут, либо умрет один, и гораздо лучше, если умрет только один.Точка зрения Уильямса заключалась в том, что явно важно, особенно для Джима, что для обеспечения этого оптимального положения дел Джим должен кого-то убить.

«Для нас важно то, что мы делаем, и это часто очень важно. Совершая меньшее из двух зол, возможно, мы что-то теряем, возможно, мы причиняем кому-то вред, возможно, есть что-то «огорчающее или ужасающее» — как в случае с Джимом — или даже немного не то, что мы делаем, или, возможно, это просто так. не то, что делают «честные и добросовестные люди».«Дело в том, что даже если это лучший вариант, меньшее из двух зол все же может быть подлинным злом, и мы можем быть против этого». (« Ведьмак и меньшее из двух зол», Джейк Войтович, 17 января 2020 г.).

ПРИДЕРЖАТЬСЯ ПРИНЦИПОВ
В переводе на предстоящие выборы, если кто-то действительно намерен добиться реальных положительных изменений демократическим путем (а демократия является единственным законным и прагматичным путем к положительным изменениям), то, как выразился Роберт Симпсон из Института Уизерспун, «Недостаточно просто продвигать товар в ограниченном диапазоне вариантов, которые вам предлагаются.Вам нужно попытаться стать тем, кто активно делает выбор, формируя результаты тех или иных действий. А это значит браться за проекты и принципы, по которым вы хотите жить, даже если это может привести к нежелательным результатам в краткосрочной перспективе». («Когда этично голосовать за «меньшее из двух зол»?», 28 октября 2020 г.)

Верно также и то, что предаваться меньшему злу при принятии решений значит впадать в заблуждение ложной дихотомии. О самоограничении двумя, бинарными выборами, когда на самом деле доступны другие варианты.То, что некоторые отказываются рассматривать другие варианты только для того, чтобы оправдать концепцию меньшего зла, на самом деле не очень хорошо говорит о способности людей принимать решения и их зрелости. Обоснование своего отказа голосовать за лучшего кандидата, говоря, что такой кандидат не может победить, скорее всего, связано (сознательно или нет) с простым исполнением желания.

БЕЗ ЧЕСТНОСТИ, НИЧТО НЕ ЗНАЧИТ
В конце концов, если избиратели хотят, чтобы политические лидеры были честными, то избиратели сами должны действовать честно.Нельзя требовать от других того, чего не хочешь практиковать. Провозглашать добродетели, ценности и принципы, религиозные верования или доктрины, а затем отказываться от них ради сиюминутных политических удовольствий — откровенно неблагоразумно.

И действительно, любой политический кандидат или его/ее сторонники, которые пытаются отмахнуться от недостатков кандидата, беспечно говоря, что такой кандидат является как минимум «меньшим из двух зол», просто ленив, лицемерен и, в конечном счете, недостоин.

«Полностью добросовестное голосование, безусловно, потребует добродетели практической мудрости, осуществление которой не может быть заключено в простое предложение.Мы можем, по крайней мере, сказать, что избиратели не должны допускать, чтобы их голоса были заложниками того, кто способен отвергнуть — без существенных последствий — их поддержку. Таким образом, мой вывод в некоторой степени совпадает с выводом Аласдера Макинтайра, сформулированным 12 лет назад: избиратель должен быть готов отказаться от системы, которая предоставляет ему невыносимые альтернативы». («Сейчас самое время: почему мы должны отказаться голосовать за меньшее из двух зол», Грегори Браун, 9 августа 2016 г.)

По общему признанию, политики, как известно, говорят одно во время кампании, а после вступления в должность делают другое.Да, идеальных кандидатов не бывает. Потому что идеальных людей не существует. Тем не менее, избиратель может посмотреть на характер этого человека. И если избран кандидат с явно запутанной моралью, отсутствующими ценностями и вульгарным характером, то что это говорит об избирателе?

Выборы существуют не только для того, чтобы поставить человека на государственную должность. Это также возможность для избирателей отстаивать вопросы, причины и убеждения, которые ему наиболее дороги. Оттуда выберите человека с необходимым опытом, образованием, компетенцией и характером, который более или менее гарантирует, что победитель будет придерживаться и продвигать эти вопросы, причины и убеждения.

Итак, речь идет и об ответственности. Хотя избиратели придают большое значение привлечению политиков к ответственности, тем не менее, если сами избиратели отказываются от своих убеждений или идей (например, защищают национальный суверенитет и территорию, поддерживают традиционную семью, выступают против развода, однополых «браков» или абортов) просто согласиться с подножкой, тогда избиратели действительно будут винить только себя во всем, что происходит со страной.

Джеми Гатдула — старший научный сотрудник Филиппинского совета по международным отношениям и преподаватель права Филиппинской судебной академии по конституционной философии и юриспруденции

https://www.facebook.com/ джигатдула/

Твиттер @jemygatdula

Ведьмак и меньшее из двух зол

«Владислав в роли Геральта из Ведьмака 3» Сергея Галёнкина находится под лицензией CC BY-SA 2.0 (через Викисклад).

В сериале «Ведьмак » от Netflix нас ждут мечи, колдовство, секс и немного запутанный сюжет. Что еще более удивительно, мы также можем увидеть интересный подход к проблеме моральной философии: пачкать руки и делать меньшее из двух зол.

Главный герой, Геральт, охотится на монстров; но он не просто наемный меч, и он не будет убивать невинных людей. В одной из сцен злобный Стрегобор просит Геральта убить Ренфри, женщину, которую Стрегобор считает проклятой и обладающей силой уничтожить всех. (Не говоря уже о том, что она хочет убить Стрегобора.) Стрегобор умоляет Геральта убить Ренфри, предполагая, что это «меньшее зло». Ответ Геральта завораживает: «Зло есть зло… меньшее, большее, среднее. Все то же самое. Если мне приходится выбирать между одним злом и другим, то я предпочитаю вообще не выбирать.

Геральт не хочет пачкать руки . Проблема грязных рук часто преподносится как политическая проблема. Если взять пример Майкла Уолцера, должен ли политический лидер отдать приказ о пытках террориста, чтобы выяснить местонахождение серии бомб, которые нанесут вред невинным гражданам? Политический лидер должен сделать что-то плохое — что-то, чего лучше бы не делать, что-то с моральной ценой, — чтобы обеспечить лучшее положение дел. Но эти дела не должны быть такими грандиозными, мы можем пойти на незначительные моральные жертвы или сделать что-то немного грязное, чтобы достичь достойных политических целей.И мы можем найти эти случаи вне политической сферы: вам, возможно, придется солгать другу, чтобы спасти его чувства, или проигнорировать чьи-то потребности, чтобы помочь другому, кто находится в худшем положении.

Можно подумать, что меньшее из двух зол не несет никакой моральной платы. Если ты делаешь лучшее, может ли это быть злом? И разве мы не должны довольствоваться меньшим из двух зол, поскольку это позволяет избежать большего зла?

Бернард Уильямс думал, что это все еще может быть злом и что могут быть причины, по которым мы можем хотеть избежать этого зла.Возьмем один из самых известных примеров Уильямса: Джим, исследователь, натыкается на сцену, где двадцать человек приговорены к казни. Поскольку Джим — почтенный гость, палач предлагает освободить всех осужденных, кроме одного, если Джим хочет иметь честь убить этого; если Джим откажется, все двадцать будут убиты. Осужденные умоляют Джима убить одного из них. Для утилитаристов (специфических целей критики Уильямса) не имеет значения, что Джим должен кого-то убить — важно то, что либо двадцать человек умрут, либо умрет один, и гораздо лучше, если умрет только один.Точка зрения Уильямса заключалась в том, что очевидно, что имеет значение, особенно для Джима, что для обеспечения этого оптимального положения дел Джим должен кого-то убить.

То, что мы делаем, имеет для нас значение, и часто это очень важно. Совершая меньшее из двух зол, возможно, мы что-то теряем, возможно, мы причиняем кому-то вред, возможно, есть что-то «огорчающее или ужасающее» — как в случае с Джимом — или даже немного не то, что мы делаем, или, возможно, это просто так. не то, что делают «благородные и добросовестные люди».Дело в том, что даже если это лучший вариант, меньшее из двух зол все же может быть подлинным злом, и мы можем быть против этого.

Этическая теория должна оставлять некоторое пространство для самоуважения и того факта, что действия могут вовлекать нас в такие дела, которых мы очень хотели бы избежать. Это могло бы помочь оправдать позицию Геральта: он предпочел бы не выбирать, потому что, если он выбирает, он вынужден творить зло и пачкать руки. Тем не менее, в случае с Джимом Уильямс считает, что Джим должен запачкать руки ; Точка зрения Уильямса состоит в том, что наше участие имеет значение , это не более сильное утверждение о том, что мы всегда имеем право держать руки в чистоте.

Но Геральт доводит это до крайности: он признает меньшее зло, но сделает все возможное, чтобы не сделать его самому. Зло есть зло, и он предпочитает вообще не выбирать. Но это означает, что Геральт допустит большее зло, чем сам совершит меньшее или среднее зло. В этом есть что-то благородное, но есть и что-то безвкусно самолюбивое: отказываясь творить зло, чтобы предотвратить большее зло, Геральт изолирует себя от того, что происходит в мире.Он показывает, что в какой-то степени ему все равно, что происходит с людьми, пока он в этом не участвует.

Но позиция Геральта не просто эгоистична, она нереалистична. Геральт не имеет роскоши вообще не выбирать; большее зло, если Стрегобор прав, это то, что не пытается убить Ренфри . Не выбирая, Геральт выбирает якобы большее зло. Уильямс стремился подчеркнуть это: иногда все, что мы делаем, может быть злом. Если Джим упустит шанс застрелить одного из осужденных, все они умрут; если политический лидер Уолцера откажется отдать приказ о пытках террориста, невинные граждане погибнут.Даже если есть что-то благородное в желании Геральта не пачкать руки, иногда он просто не может позволить себе роскошь не выбирать. И когда он осознает, что должен выбирать, он может быть менее привержен идее, что зло — меньшее, большее, среднее — одинаково.

Родственные
Задание 3: Меньшее из двух зол | Что мы выбираем | Гобелен Веры
Время активности: 25 минут
Материалы для деятельности
Журналы или тетради, по одному на каждого участника
Газетная бумага, маркеры и скотч
Подготовка к деятельности
Напишите на газетной бумаге и отправьте по почте:
Когда вам приходилось делать выбор между непривлекательными или совершенно нежелательными вариантами (т.то, что мы иногда называем выбором меньшего из двух зол)?
Какова была ситуация?
Какие ценности находились в конфликте?
Применяли ли вы утилитарные моральные рассуждения к процессу принятия решений?
Повлияла ли ваша эмоциональная реакция на ваш окончательный ответ/решение?
Описание деятельности
Прочтите вслух размещенные вопросы для размышления. Предложите участникам написать или нарисовать в своих дневниках ответ, которым они поделятся с другими примерно через пять минут.
Предложите участникам создать группы по три человека, чтобы поделиться своими историями. Выделите десять минут на беседу в небольшой группе, а затем снова соберите большую группу. Спросите:
Что вы узнали в своих группах о процессе принятия решений, когда столкнулись с ситуацией меньшего из двух зол?
Нашла ли ваша группа примеры случаев, когда альтруизм или щедрость (забота о потребностях/интересах многих) брали верх над личным интересом или самосохранением?
Какие ценности вы придерживались в процессе принятия решений? Как вы определили, что было большим благом?
Включая всех участников
Некоторым участникам может быть трудно слышать в комнате, где одновременно говорят несколько групп.Пригласите небольшие группы разойтись или предоставьте места для встреч за пределами основной комнаты.
Создайте раздаточный материал крупным шрифтом с вопросами для обсуждения, чтобы помочь слабовидящим.
Загрузите все, что мы выбираем (Word) (PDF), чтобы отредактировать или распечатать.
ПОЛИТИКА + РЕЛИГИЯ = Меньшее из двух зол
Вы когда-нибудь слышали, как люди говорят, что они выбирают «меньшее из двух зол», когда дело доходит до сложного выбора или решения о чем-то важном?
Согласно Кембриджскому словарю английского языка, «меньшее из двух зол» определяется как «что-то плохое, но не настолько плохое, как что-то другое» или «наименее неприятное из двух решений, ни одно из которых не является хорошим».
Когда дело доходит до многих вещей, например, я часто слышал, как люди заявляют, что на самом деле не согласны с определенной позицией или идеей, но предпочли одну из них другой, потому что они считали, что выбор «меньшего из двух зол» было гораздо важнее, чем вообще не принимать решения.
Как это безумно?
Вы понимаете, что, когда вы говорите, что выбираете «меньшее из двух зол», вы все равно сознательно выбираете зло и выбираете кого-то, с кем вы не согласны, или что-то, что вы не считаете правильным в соответствии со своими убеждениями. внутренние убеждения, верно?
В политике принцип «меньшее из двух зол» — это политическая идея о том, что из двух плохих вариантов один не так плох, как другой, и его следует предпочесть тому, который представляет большую угрозу.Я считаю, что эта философия «меньшего из двух зол» широко распространена в жизни многих американцев, называющих себя евангелистами, и мне она кажется крайне лицемерной.
Позвольте мне привести несколько примеров того, что я имею в виду.
Когда Митт Ромни, набожный мормон, в 2012 году стал кандидатом от Республиканской партии, стремясь стать президентом, многие евангелисты открыто решили поддержать его, в том числе многие видные евангелические лидеры, которые ранее твердо придерживались верований и убеждений, которые прямо противоречили принятые практики, связанные с мормонизмом.
В 2012 году, когда пастор Джоэл Остин из Лейквудской церкви выступил на CNN и в других средствах массовой информации, чтобы рассказать о непрекращающихся спорах среди христиан о том, действительно ли мормоны христиане, пастор Остин сказал: «Когда я слышу, как Митт Ромни говорит, что он верит что Иисус — Сын Божий, что он Христос, воскресший из мертвых, что он его Спаситель — этого достаточно для меня… Мормонизм — это немного другое, но я по-прежнему вижу в них братьев во Христе».
Это резко контрастирует с тем, во что верят стойкие евангелисты, чему учили в семинарии и проповедовали со своих кафедр.На самом деле, вы также помните октябрь 2012 года, когда Ромни посетил уважаемого служителя евангелия Билли Грэма перед ноябрьскими выборами, чтобы попытаться заручиться поддержкой Грэма и получить столь необходимую поддержку евангелистов?
Позвольте мне помочь вам вспомнить, если вы забыли.
В тот день, когда Ромни встретился с Грэмом и его сыном Франклином, на веб-сайте Грэма было указано, что мормонизм является культом. Чудесным образом через несколько дней этот отрывок исчез, и Грэм опубликовал заявление, в котором было следующее утверждение:
.
«Для меня было привилегией молиться с губернатором.Ромни — для своей семьи и нашей страны. Мне исполнится 94 года на следующий день после предстоящих выборов, и я верю, что Америка находится на перепутье. Я надеюсь, что миллионы американцев присоединятся ко мне в молитве за нашу нацию и проголосуют за кандидатов, которые поддержат библейское определение брака, защитят святость жизни и наши религиозные свободы».
Затем в прошлый понедельник кандидат в президенты от республиканцев Дональд Трамп отправился в Университет Свободы — христианский университет, основанный проповедником-евангелистом Джерри Фалуэллом, — и, находясь в Свободе, Трамп попытался наладить контакт с толпой и сослался на Священное Писание, найденное в «Двух посланиях к Коринфянам 3». :17» в отличие от «Второго Коринфянам 3:17.Многим студентам-евангелистам это показалось забавным, но Трамп серьезно испортил Священное Писание, пытаясь произвести впечатление на ключевой избирательный блок республиканцев, который ему понадобится, если он выиграет номинацию.
Джерри Фалуэлл-младший, сын основателя, представил Трампа и объявил перед студентами-евангелами, что он был «глотком свежего воздуха», а затем продолжил следующее:
«Матфея 7:16 говорит нам, что ‘По плодам их узнаете их. Жизнь Дональда Трампа принесла свои плоды.Fruit, который дал работу множеству людей, в дополнение к тем, кому он помог своей щедростью. По моему мнению, Дональд Трамп живет жизнью любви и помощи другим, как учил Иисус в великой заповеди».
Я думаю, Фолуэлл не слышал многих оскорбительных заявлений Трампа о женщинах, меньшинствах, людях разных вероисповеданий и многом другом, о чем я не могу написать, когда он сравнил Трампа с типом человека, о котором служил Иисус. .
Удивительно, как много людей в евангелическом сообществе — тех, кто в любом случае называет себя евангелистами — изо всех сил стараются религиозно (каламбур) поддержать любого человека, который является частью политической партии, которая утверждает, что представляет евангельских христиан. точки зрения, но затем закрывают глаза на тех кандидатов, которые открыто демонстрируют атрибуты «меньшего из двух зол».
Меня так тошнит от партийной политики, когда тебя считают неверующим, если ты в Демократической партии, и считаешь христианином и знаменосцем праведности, если ты в Республиканской партии. Республиканская партия не имеет запрета на христианство.
Я нахожу интересным, что евангелист-христианин может знать, что у кого-то есть качества и убеждения, которые прямо противоречат его религиозным убеждениям, но все же изменить и пожертвовать своими принципами «святее, чем ты», потому что они верят в поддержку «меньшего из двух зол». позицию, которую они готовы занять до тех пор, пока в дело вовлечена правильная политическая партия.
Ненавижу такое лицемерие!
Джеффри Л. Бони работает помощником редактора и отмеченным наградами журналистом газеты Houston Forward Times. Джеффри часто участвует в шоу Нэнси Грейс и ведет ежедневное ток-шоу на радио под названием «Настоящий разговор с Джеффри Л.

Из двух зол выбирают меньшее что это значит: Что значит из двух зол выбирают меньшее — Oh Italia